Заговорив о военнопленных, не могу не упомянуть о наших пленных, бежавших из Австрии и Германии, которых мне приходилось видеть в Сербии. Пока мы жили еще в Нише и сообщение между Салониками и Дунаем не было прервано, через Сербию проезжали наши пленные, бежавшие во Францию, в Швейцарию и в Италию. Живо помню некоторых из них. Их рассказы поражали порой фантастичностью приключений, необыкновенной смышленостью, находчивостью и смелостью тех, кому удалось спастись после целого ряда мытарств. Один из таких пленных чуть было не наделал мне хлопот. Это был унтер-офицер, бежавший из Австрии. Он пробыл дня два-три в Нише в ожидании парохода из Прахова (на Дунае) в Россию. Гуляя по городу, он встретил австрийского офицера в форме, гулявшего с какой-то барышней, должно быть – сестрой милосердия. Сам офицер был военнопленный врач-славянин, работавший в одном из госпиталей в Нише.

Недолго думая, наш солдатик взял его, «заарестовал» и повел в комендантское управление. Он был совершенно возмущен. «Посмотрели бы, как австрийцы нас в плену держали. Разве можно позволять австрийцу гулять на свободе с барышнями». Вышла целая обида, не только со стороны пострадавшего, но и администрации госпиталя, жаловавшегося на своеволие нашего солдатика. Но последний был так возмущен, что даже довольно дерзко ответил нашему доктору, сделавшему ему замечание. Но конечно нельзя было не понять этого человека, только что перенесшего целый ряд мытарств, от которых избавился, рискуя жизнью, чтобы убежать от этих самых ненавистных австрияков.

В последние дни пребывания моего в Нише в миссию был доставлен наш солдатик, перебравшийся вплавь через Дунай в Сербию. Когда он уже был на сербском берегу, его увидали сербские часовые.

– Я – русский, – закричал он, поднимая руки.

– Ах, – русский? Так вот тебе, – отвечал часовой, стреляя, очевидно не веря его словам.

Несчастный упал, пуля пробила ему грудь навылет. Его подняли, понесли и тут признали, что это действительно русский, и тогда, разумеется, окружили заботами. К удивлению, рана оказалась настолько легкой, что раненый выдержал ее на ногах. Его отправили в Россию чуть ли не с последним поездом и пароходом. Сербы всех наших пленных награждали медалями за храбрость.

В числе пленных из Германии меня особенно поразил рассказ одного офицера. Сожалею, что не помню фамилии этого скромного героя. Он был латыш, до взятия в плен имел Георгиевский крест, а попался под Сольдау, в армии генерала Самсонова{121}.

Он не стерпел грубого хамского обращения немцев к военнопленным офицерам. В лагере, где он содержался, было два офицерских барака. Там был, между прочим, и командир одного из наших корпусов генерал Мартос. Надзиравший в бараке германский унтер-офицер находил какое-то удовольствие грубо обходиться с пленным русским генералом{122}. Однажды он так сильно толкнул его, что тот чуть было не упал. Наши офицеры пришли в бешенство, и старику Мартосу пришлось уговаривать их, чтобы они не убили грубого немца.