18 сентября мы, на этот раз вместе с правительством, двинулись дальше в путь, в Рашку.

В распоряжение дипломатов были даны два четырехместных автомобиля и три грузовых. Так как нас всех было свыше 20 человек, то разместиться удалось конечно с грехом пополам. Секретари поехали в грузовых автомобилях, сидя на сундуках.

Мы выехали из Кральева, когда неприятель был от него всего в 25 верстах. Повар-швейцарец пожелал остаться в Кральеве. Главную часть вещей пришлось, разумеется, оставить на произвол судьбы. Так же поступили наши отряды – Московский и Славянского благотворительного общества, пришедший из Крушеваца. Вскоре присоединился и доктор Софотеров с русскими сестрами. В последнюю минуту перед тем, что сербские войска оставили Ниш, произошла путаница в распоряжениях насчет находившихся там отрядов. Сербский военный санитет предложил всем докторам и сестрам оттуда уходить. Часть персонала Александрийского госпиталя ввиду этого отправилась в Кральево. В это время начало уже выясняться, в каких тяжелых условиях будет происходить передвижение всей массы людей по неизвестному направлению, не находя ни крова, ни хлеба. Ввиду этого я посоветовал встретившимся мне докторам и сестрам, которые ничего не имели и не подготовили себе для дороги, вернуться в свой госпиталь в Ниш, а сам телеграфировал в Петроград обо всех оставшихся, которым предстояло попасть в плен, чтобы об их участи и освобождении из плена озаботились через нейтральные государства. Начальник санитета предоставил в распоряжение Софотерова грузовой автомобиль. Такой же имелся у нашего Московского отряда. Поэтому им легче было передвигаться.

У сербов исчезли последние следы порядка и организации. Они предоставляли каждому спасаться, как кто мог. Ко мне являлись многие русские доктора и сестра, работавшие по вольному найму в различных сербских госпиталях. Я знал про самоотверженную работу некоторых из них, например двух сестер, проведших всю эпидемию в ужасной больнице в Челе-куле. Хотя им предлагали перейти на работу в русские организации, они отказывались, говоря, что чувствуют, что будут более нужны там, где почти никого нет. И вот, когда началась эвакуация, всем этим докторам и сестрам было выдано небольшое пособие и предложено уходить, куда и как – они сами знают. Две сестры, о коих я упомянул, обратились в сербский санитет, предлагая продолжать работать, где им укажут. Начальник ответил им, что сербы теперь нуждаются в русских солдатах, а не сестрах. Конечно, в это время сербы начинали переживать катастрофу; понятно, что они были и нервны и раздражительны, но все же, если кто мог ожидать к себе больше внимания и сердечности при каких бы то ни было обстоятельствах, так это конечно – эти скромные труженики и труженицы, случайно уцелевшие в работе, на которую отдали всю свою душу и которая стоила жизни стольким их товарищам. Очень много было русских докторов и сестер из политических эмигрантов; эти и в пути не являлись ко мне за помощью и сорганизовались самостоятельно. Я поручил, однако, Софотерову в мере возможности оказывать им поддержку и помощь, конечно не разбирая вопроса об их «легальности». Не об этом можно было думать в таких условиях.