Инспектор земледелия оказался деликатным человеком. Он забирался в постель заблаговременно и притворялся или был спящим, когда входил sir Charles, и чем свет без шуму исчезал из комнаты.

В качестве представителя сербского правительства и посредника в сношениях с нами состоял бывший посланник в Софии Чолак-Антич, заменивший Груича, который был великим путаником, почему мы и просили дать нам кого-нибудь другого. Чолак-Антич был добрейший и деликатнейший человек, прекрасно воспитанный. С ним было очень приятно иметь отношения, как с добрым знакомым, но он был такой же растерянный, как и мягкий человек и совершенно не способен был что-нибудь устроить и сколько-нибудь облегчить нам условия странствования. Его никто не слушался. С другой стороны, он сам ничего не знал о намерениях сербского правительства и Верховной команды и ни о чем не мог нас осведомить. Между тем до нас доходили слухи все более тревожные.

Неприятель занял уже Ниш и Кральево. Сербской армии грозило быть разрезанной на три части и окруженной. В Рашке происходили ежедневные совместные заседания правительства и Верховной команды, причем продолжался все тот обмен жестокими упреками, от которого дело не подвигалось вперед. Иованович доверительно писал мне, что Верховная команда возлагает ответственность за положение на Пашича, который поручился, что союзники начнут военные действия на выручку Сербии не позже трех недель после болгарского выступления. Между сербской Верховной командой и французским генералом Саррайлем не было установлено прямой связи, и все сношения должны были идти по телеграфу через Париж – Салоники. Сколько раз мне приходилось выслушивать обращенные с мольбой и надеждойю вопросы о том, когда Россия выступит. Стороною до меня доходило, будто мы дали обещание сербам поддержать их и не исполняем этого обещания. Я был бессилен что-либо на все это сказать, опровергнуть или утешить и тщетно просил, чтобы меня осведомляли. Самые сношения мои с Петроградом шли кружным путем. Я телеграфировал в посольство в Риме, а оно передавало мои телеграммы в Петроград, куда они приходили, конечно, с сильным запозданием. Таким же путем изредка я давал о себе вести моей семье и получал от жены ответ.

Я съездил в Рашку. Виделся с Пашичем, с наследником, вынес впечатление, что оба хотят бороться до конца, но настроение менялось ежедневно, сменяясь от отчаяния к надежде и наоборот, в зависимости от событий и от слухов. В то время нельзя было не бояться того, какое решение выльется в результате всех переживаний у сербов, и мы, все посланники, настаивали на необходимости нам быть вместе с правительством. Наконец последнее прибыло в Митровицу 30 октября. В этот же день пришло известие, которое было принято как луч надежды: армия воеводы Степы Степановича задержала на время наступление болгар. Тем самым сербская армия выходила из-под угрозы быть разрезанной и окруженной.