Мне показали заводы, где выделывали тяжелые автомобильные тракторы, свободно переезжавшие канавы, спускавшиеся и подымавшиеся по совершенно обрывистым косогорам. Я видел фабрику автоматических ружей, и при мне производили опыты стрельбы из них. Всюду та же кипучая планомерная работа, порядок, организация. На этих заводах и фабриках чувствовалось лишь в более сгущенном виде то же сосредоточение напряженного народного усилия, какое осязалось всюду кругом. Подлинно Франция делала все, что могла, и притом самыми разумными способами, благодаря врожденному организаторскому таланту, ясности и геометрическому складу латинского мышления.

Уже в то время – это был лишь второй месяц с начала осады Вердена, озарившей Францию бессмертным неувядаемым ореолом – напряжение сил страны было так велико, что оно заставляло серьезно призадуматься многих французов. Готовность бороться до конца не была подточена, но зарождалось опасение – надолго ли хватит людей? На этой почве укрепилась мысль о том, что Россия со своим неистощимым, как все думали, запасом людей должна прийти в этом отношении на помощь союзнице.

В Париже было довольно много офицеров нашего Генерального штаба. Одни были присланы по делам заказов, другие состояли при военной миссии генерала Жилинского. В общем, выбор их был довольно удачный. Почти все они приехали с нашего фронта. Из России они уезжали с предубеждением, которое было у нас распространено, против Франции, которую у нас обвиняли в том, что ее армия не довольно активна и вся тяжесть войны падает на наши плечи. По приезде во Францию, по ознакомлении с огромной работой в тылу и организацией фронта предубеждение быстро рассеивалось и те же люди становились чуть ли не энтузиастами Франции. От них я услышал, что конечно в настоящее время (март 1916 года) французский фронт был главным и значительно превосходил русский, хотя бы по количеству германских сил, которые он к себе приковывал. Наши офицеры говорили, что, только приехав во Францию, они поняли, как должна вестись война, что наши приемы представляются кустарными в сравнении с французскими. Крайняя бережливость в расходовании человеческих жизней, которую в России ставили в упрек Жоффру, была, по их мнении, его величайшей заслугой. Ни одно действие не предпринималось на авось, без самой зрелой подготовки.

Во время моего пребывания на нашем фронте в помощь французам под Верденом у нас было предпринято наступление в Барановическом направлении{132}. Я видел телеграммы, получавшиеся Жилинским из Ставки. Молодой полковник, давший мне их прочесть, был в полном отчаянии. По его словам, мы ничему не научились. Свое наступление мы начали без предварительной достаточной артиллерийской подготовки. После первых успехов мы понесли громадные потери и должны были, ничего не добившись, отступить на прежние позиции. Это была безумная трата людей, способная не принести пользу, а вносить всякий раз деморализацию в войска. Наши военные представители во Франции тщетно доносили в подробностях о приемах выполнения каждой военной операции. В нашей Ставке сохранилось несколько пренебрежительное отношение к французам и видимо не допускали мысли, что у них есть, чему поучиться. К сожалению, даже начальник штаба [Верховного] главнокомандующего генерал Алексеев не чужд был этой слабости пренебрежительного отношения к союзникам.