По нашему мнению, не следует цепляться за оппозицию науки и идеологии, в особенности так обсессивно, как это делают альтюссерианцы… Таким образом, мы не признаем радикальный эпистемологический разрыв между концептуальным полем чистой научности и иллюзорной и мистифицирующей идеологией.[985]

Гваттари выступает перед экономистами в университете Париж-Дофин на коллоквиуме, организованном IRIS (Институт международных и стратегических отношений), сравнивая структурализм с болезнью: «Нет никаких причин для того, чтобы экономическая наука смогла избежать болезни, которая с некоторых пор прокатилась по наукам о языке, антропологии, психоанализу и так далее: я назвал ее структурализмом»[986]. Чуть позднее, в 1979 году, он накинется на Хомского за слова о том, что «прагматизм, подобно свалке», собирает все бессмысленное и незначимое. Само название главы «Выйти за рамки языка» подчеркивает стремление предложить линию ускользания от панлингвизма эпохи, чтобы восстановить связь языковедения с другими слоями социального универсума. В связи с этим он критикует лингвистику, которая обзавелась эпистемологической моделью, позаимствованной у точных наук, и подражает им, чтобы легитимировать себя в качестве науки. В результате она повернулась спиной к контингентным социально-историческим особенностям: «Все происходит так, как будто социум должен подчиниться языку!»[987] Напирая на этот разрыв и очищение, лингвисты стали «империалистами»![988]

Нет языка в себе, заявляет Гваттари, опираясь, как и в дальнейшем в «Тысяче плато», на работы историков, показывающие, что по мере унификации язык принимает политический характер[989]. Таким образом, степень стабилизации языка связана с балансом власти и предполагает историзацию. Самое главное – это сборки: «Сборки потоков и кодов предшествуют дифференциациям формы и структуры»[990]. В 1979 году Гваттари уже провозглашает себя горячим сторонником общей прагматики, включающей разные семиологии. Позднее он вернется к этой тематике в «Тысяче плато», где подчеркивается политический аспект функционирования языков.

Хотя Делёз и Гваттари устанавливают корреляцию с конкретным социумом, эти течения в семиотике, однако, не отождествляются с конкретным политическим моментом, и не стоит вопрос о том, чтобы противопоставить статическому, чисто синхронному структурализму эволюционистский континуум. Наоборот, нужно подчеркнуть примат смесей, гибридностей. Условиями интеллигибельности этих режимов знаков становятся сами сборки. Переход от одного знакового режима к другому всегда определяется основополагающим событием, которое прерывает поток, заставляет идти непроторенными путями. Так, в начало «пятого плато» вынесены две даты: 587 год до н. э. и 70 год н. э., два разрушения Храма, вынуждающие еврейский народ отправиться в путь. Еврейский пророк, таким образом, воплощает в себе неизбежность того, что мысль переходит к действию, побуждая иудеев сняться с места, через разрушение Храма. Он становится эпонимом для конкретного случая анализа преобразовательной семиотики, способной перейти от означивающей семиотики к семиотике субъективизации. Прагматика для Делёза и Гваттари – не просто духовная добавка к лингвистике, а то, что «предполагается для всех других измерений и проникает везде»[991].