Проблема заключалась в том, что диссиденты, покинув страну, начинали работать на радиостанциях «Свободная Европа» или «Голос Америки» и агитировали против Советского Союза, что крайне раздражало Брежнева. Поэтому диссиденты занимали советского лидера больше всего как феномен, способный отрицательно влиять на его отношения с Западом. Когда Вилли Брандт заводил речь о судьбе А. И. Солженицына и других, Брежнев потом требовал от Андропова решить этот вопрос таким образом, чтобы не испортить отношения с германским федеральным канцлером1865. Здесь можно сделать вывод, идя от обратного: будь Брежнев зачинщиком и приверженцем жесткой линии, изгнанные им партийные руководители рано или поздно свели бы с ним счеты, да еще во всеуслышание обвинили бы в происходившем именно его. Но даже бывший председатель КГБ Семичастный, который в своих мемуарах делает все, чтобы очернить Брежнева, оказывается на удивление сдержанным, говоря о его позиции по отношению к инакомыслящим1866. Брежнев явно оставался верен своей позиции, избранной в 1937 г., и, сталкиваясь с отступниками, не заходился в истерических воплях или призывах к крайним мерам, а видел решение проблем в воспитательной и пропагандистской работе. Он и в этом отношении был консервативным патриархом, верил, что при правильном руководстве и благодаря терпеливым уговорам отступники поймут в конечном итоге, что Советский Союз – лучшая система.

Его сотрудник Бовин считал, что Брежнев просто-напросто не понимал темы демократии и прав человека1867. Согласно наблюдениям А. С. Черняева, Политбюро поначалу только удивлялось инакомыслящим, которые сами себя называли «просителями» или «подписантами»: «Как это может быть? Не может и не должно этого быть в нашем обществе!»1868 Реакция Брежнева на сообщения председателей КГБ в равной мере содержала доли равнодушия и непонимания. Он искренне не понимал, что побуждает этих людей поступать таким образом, почему они не довольны тем, что создала для них партия. Но, с другой стороны, его непонимание выливалось в гнев и раздражение их действиями, которые он считал не столько идеологически опасными, сколько нарушением норм правильного поведения, уместного для советского гражданина. Это противоречило характерному для советского лидера представлению о человеке, согласно которому именно образованная элита, физики, литераторы, несли особую ответственность за прогресс в Советском Союзе, а они не оправдали доверия и, вместо лояльности и благодарности, ответили критикой, упрямо проявляя приверженность своей позиции.