В 1979 г. по поводу визита Москва обнадеживала Париж уже в течение двух месяцев, так как Брежнев якобы лечил в это время простуду2470. Брежнев, с болью сознававший, сколь катастрофичны были эти перенесения сроков и спекуляции об их причинах, лично встретил Жискар д’Эстена на летном поле и откровенно заявил ему еще в автомобиле: «“Должен признаться, я очень серьезно болен”. Я затаил дыхание, сразу же представив себе, какой эффект могло бы произвести это признание, если бы радиостанции разнесли его по всему миру. Знает ли Брежнев, что западная печать каждый день обсуждает вопрос о его здоровье, прикидывает, сколько месяцев ему осталось жить?»2471 Разумеется, Брежнев не сказал президенту, что находится в наркотической зависимости, а говорил только о ранении челюсти и вызванных этим трудностями артикуляции. Он подвергается облучению, врачи настроены оптимистично. В своей типичной манере Брежнев положил руку на колено Жискара и сказал ему: «Но я непременно поправлюсь, увидите. Я малый крепкий!»2472

Врачи вместо дипломатов

Наркотическая зависимость Брежнева была виной тому, что подписание Хельсинкского заключительного акта СБСЕ 1 августа 1975 г. не превратилось в его триумф и начало следующего этапа разрядки, а ознаменовало старт нового витка недоверия2473. Генсек неутомимо боролся и ратовал за то, чтобы этот документ был подписан главами государств, а не на уровне министров, но теперь под угрозой оказалось само участие советского лидера. После того как Брежнев в декабре 1974 г. с большим трудом завершил визит к Жискар д’Эстену, а в ноябре и декабре почти ежедневно выступал публично, в январе–феврале 1975 г. он удалился на отдых на семь недель, в мае–июне еще на четыре. «Сейчас считается фактом, что оба первых перерыва были вызваны сложными операциями на челюсти и, может быть, другими причинами медицинского свойства. Вероятно, эти вмешательства не смогли восстановить здоровье Брежнева», – сообщало в Бонн западногерманское посольство2474. В действительности же Брежнев находился на лечении по избавлению от наркозависимости в клинике санатория «Барвиха», недалеко от Москвы, из которой сбежал, как только счел себя здоровым, или был в своем охотничьем хозяйстве «Завидово», где употреблял таблетки, оказывавшие наркотическое воздействие2475.

От врачей, лечивших советского лидера, требовалось привести его в хорошую форму к поездке в Хельсинки. Чтобы не открывать слишком многим его состояние, генсека сопровождала лишь небольшая группа. МИД СССР возмущался, что в конференц-зале предусматривалось присутствие только телохранителей и врачей Брежнева, а не дипломатов. Но еще более плохое впечатление произвело, что главам государств Форду, Шмидту и Жискару было отказано в беседах с глазу на глаз, к которым они привыкли и к чему когда-то их приучил Брежнев. Во избежание неприятных выпадов или провала на встречах с иностранными политиками всегда должны были присутствовать Громыко и Черненко, чтобы вовремя вмешаться2476. Именно эта мера предосторожности подорвала политику личных контактов Брежнева и пробудила подозрение. Физическая слабость интерпретировалась как политическая дистанция. Шмидт не видел шанса установить тесные отношения с Брежневым, когда он встретил советского руководителя в Хельсинки2477. Постоянное присутствие «господина “Нет”» – Громыко – воспрепятствовало возникновению дружеской доверительности вроде той, что возникала у Брежнева с Брандтом2478.