Что ж, вот и сбылось то немногое, о чем бессонными ночами мечтал Григорий. Он стоял у ворот родного дома, держал на руках сына…

Это было все, что осталось у него в жизни, что пока еще роднило его с землей и со всем этим огромным, сияющим под холодным солнцем миром» [4, 430-431].

А. Ф. Лосев замечал, что «настоящее узнавание, которое сопровождается страхом и состраданием в трагедии, это – узнавание друг друга среди родственников по крови» [6, 190]. Мишатка у з н а е т в «страшном» человеке отца, катарсис носит абсолютный характер.

Хочется обратить внимание на то, что к феномену катарсиса финала «Тихого Дона» подключена еще одна культурная ассоциация. Нам дана – в перевернутом, правда, виде – ситуация возвращения скитальца к родному пепелищу; только на месте блудного сына перед нами блудный отец, но узнавание происходит и здесь.

Т а к о й катарсис придает особый отсвет всему трагическому в величественном полотне Шолохова. Он меняет многие сложившиеся в литературе представления о сути трагического в «Тихом Доне». Но что же является для всех этих точек зрения смыслом трагедии шолоховской эпопеи?

Только ли то, что нам показана, как говорил Г. Гачев [15], трагическая ситуация незамутненного в политическом смысле сознания патриархального крестьянства, ввергнутого в самую пучину исторических событий? Только ли конкретные ошибки ряда представителей советской власти на Дону, проводивших троцкистскую политику расказачиванья и толкнувших тем самым казаков на восстание? Только ли собственнические инстинкты казачков, не желавших делиться своей землицей с мужичками? Или же, как еще недавно писали некоторые критики, во всей истории донских казаков в годы гражданской войны дано было проявиться только их реакционному социальному консерватизму, закономерно приводившему к трагическим конфликтам?

Во всех этих рассуждениях, проводимых с большей или меньшей степенью методологической верности, отсутствует один чрезвычайно важный, на наш взгляд, момент, выводящий прямо к проблеме катарсиса у писателя. Шолохов дает в своей эпопее в качестве исходного и центрального момента, опорного для решения всех остальных проблем и вопросов произведения, понимание и описание жизни как изначальной и нерасколотой целостности. И возвращение к этому состоянию – мечта и дальняя цель (несмотря на промежуточные) всех активных героев «Тихого Дона». В этом смысле не случайно главный герой романа – Григорий Мелехов – показывается в промежутках между боями то в работе на поле, то у себя на базу; эти картины даются не потому только, что в них проявляется его практическая сметка, чувство хозяина, но в них раскрывается понимание, ощущение того, что в труде, в деятельности человека на земле скрыта подлинная опора бытия.