«Поднятая «целина» – надо признать – не обладает той силой катарсического очищения, какая есть в «Тихом Доне» и «Судьбе человека». В финале романа читатель, потрясаясь смертью Нагульнова и Давыдова, поднимается на поразительную высоту сострадания и боли:
– «… Вот и отпели донские соловьи дорогим моему сердцу Давыдову и Нагульнову, отшептала им поспевающая пшеница, отзвенела по камням безымянная речка, текущая откуда-то с верховьев Гремячего буерака… Вот и все!» [6,343].
Автор ставит безусловную точку – Вот и все! Трагедия получила свое абсолютное завершение. Но далее мы встречаемся как бы с
– «А в непроглядно-темном небе до зари звучали стонущие и куда-то зовущие голоса журавлиных стай, и до зари, не смыкая глаз, сидел на скамеечке сгорбившийся дед Щукарь, вздыхал, крестился и плакал…» [6, 346]
* * *
Русское искусство ХХ века (начиная с середины 1920-х годов) представляет собой явление диалектического
Литература и примечания
1. Вот пример подобного понимания «тайн художественного творчества» в связи с именем М. Шолохова: «Время диктует форму. Опыт. Текущая жизнь. И если эта текущая жизнь полна героического и высокого, то нет никакой иной лучшей формы, чем самая простая и безыскусная – форма простого отражения. Жизнь эта сама все за себя скажет. Пример тому – «Тихий Дон» М. Шолохова» // Вопросы литературы. 1985. № 11.