Стихия комического у писателя – это выражение раскованности в понимании и восприятии всего данного в бытии. Для этого смеха нет запретных зон, нет «неконтролируемой» социальности – осмеянию доступно все.

В мире Шолохова нет «редуцированного» (М. Бахтин) смеха; смеха, который отягощен множественностью отражений и скрыт в своей подлинной глубине от первопричины, его вызвавшей, Так называемый «невидимый миру смех» у Шолохова начисто отсутствует. Его смех открыт, разомкнут навстречу предмету осмеяния, он не знает оговорок внешней культуры и условностей этикета.

Юмор Шолохова связан со странствиями человека в мире. Это не мениппеевы приключения правды-истины среди людей, это не радость от разрешения логических загадок, но высвобождение человеческого в мире. И чем меньше, незначительнее у Шолохова человек по отношению к официальной системе ценностей, тем большей свободой, большим правом на юмористическое, смеховое отношение ко всему он обладает.

В сущности, культура есть борьба за сохранение целостности человека, борьба против разрушения человеческой личности. Удивительно, как шолоховский, мир соответствует этой формуле. В действительности, изображенной писателем, совершается социальная, военная буря, которая волей-неволей, но уничтожает, калечит человека; необходимо спасти, «собрать» его, – поэтому-то сила комического у Шолохова равновелика силе трагического. Без этого в творчестве художника было бы невозможным осуществление гуманистических идей, пафоса «очарования человека».

Юмор, смех, комическое в целом выступают у Шолохова как противовес безумству разрушений, смерти, страданию, как гарант душевного здоровья народа, как надежда на будущее.

Рассматривая категорию комического у писателя в разрезе «большого времени» культуры, обращает на себя внимание черта, соединяющая мир Шолохова с античностью, с некоторыми жанрами древней литературы. Философские, мировоззренческие проблемы представлены у Шолохова в «сокращенном» с точки зрения классических философских традиций, виде. Они «свернуты», «вдвинуты» в бытовую жизнедеятельность людей; они, подобно подземным толчкам перед разрушительными катаклизмами, прорываются через обыденное, «низкое», «приземленное» существование человека.

«Последние вопросы» человечества, представленные в таком контексте, и не могут первоначально выступить иначе как в форме фарса, глумления, насмешки, прежде чем предстать в трагическом – адекватном для жизни виде.

М. Бахтин, много усилий приложивший для изучения смеха в истории культуры, писал: «Смех – это определенное, но не поддающееся переводу на логический язык эстетическое отношение к действительности, то есть определенный способ ее художественного видения и постижения, а, следовательно, и определенный способ построения художественного образа, сюжета, жанра» [2, 281]. Применительно к Шолохову это верное суждение выглядит следующим образом, объясняющим», кстати, многие загадки построения «Поднятой целины» (в ней комическое, особенно во второй книге, выстраивает внутренний, глубинный сюжет): происходит постижение через данную эстетическую категорию новых граней в происходящих изменениях в психологии и ментальности людей.