Иным предстает смех «кромешного» мира войны. Вот Лопахин разговаривает с Копытовским: «Там есть одна доярка, Глаша, что, если бы не война, – я согласился бы с ней всю жизнь под коровьим брюхом сидеть и за дойки дергать.

Прищурив глаза, закрывая черной ладонью рот, Копытовский спросил прерывающимся от смеха голосом:

– За чьи дойки-то?» [7, 105].

Таких, скажем так – «нескромных» мест, в «Они сражались за Родину» предостаточно [21]. Но и в «Тихом Доне» и в «Поднятой целине» мы встречаемся с подобным явлением, которое чаще всего обнаруживает себя в пограничных ситуациях жизни героев или целой группы людей.

Потешничанье, скоморошничанье, анекдоты и соленые словечки, байки и побасенки – всем этим щедро усыпан текст «Они сражались за Родину». Не случайно А. Вюрсмер упоминает в своем отклике на главы из романа предисловие к французскому изданию «Они сражались за Родину», написанное Жаном Каталой. Он приводит слова Ж. Каталы, что комизм этой книги напоминает «смех в духе Рабле» [22, 158].

Стихия комического является для Шолохова исключительно естественной, он чувствует себя в ней свободно, легко. В неоднородном по своей стилистике романе о войне, в первых главах которого ощущается какая-то сдавленность голоса художника, появляются непривычные для него обороты и интонации («Еще бы пяток таких красавцев, и уха обеспечена! Да какая уха!» – с восторгом думал Александр Михайлович, снова наживляя и забрасывая удочку» – [7, 35]), там, где повествуется о грозных и трагических событиях тяжкого лета 1942 года и о комических перипетиях прошлой и настоящей жизни бойцов героического полка, шолоховская кисть с прежней мощью, широко, невзирая на частности, выписывает состояние народной души.

В уже цитировавшейся работе Д. Лихачева и А. Панченко «Смеховой мир Древней Руси» есть одно существенное замечание. Исследователи рассматривают мир «Слова о полку Игореве» как мир «вывороченный», так как по своему художественному основанию страдания русской земли есть явления «антимира», но «поражения и несчастия русского народа не становятся, однако, смеховым миром; они реальны, они вызывают сочувствие, а не смех… В «Слове» постоянно противополагается нынешнее поражение и нынешнее несчастье былому благополучию Руси… Следовательно, нынешние бедствия – это антимир, однако антимир этот не только не «смеховой», но вызывающий острую боль, острое сочувствие» [11, 57-58].

Безусловно, мир «Слова» не является смеховым, несмотря на то, что в нем есть предпосылки для «перевернутого» видения действительности. Но восприятие автором и – соответственно – читателями «Слова» изображенных поражений и бедствий как «неистинных», не соответствующих подлинному содержанию бытия Древней Руси, позволяет рассматривать представленный в произведении мир как известный аналог «смехового».