И «страшные» ругательства Соколова потом – это небывалый катарсис высвобождения человеческих сил в ситуации, которая внешне оставляет ему одну участь – участь побежденного и низвергнутого. Но духовное, непобедимо-уверенное в себе чувство правого в своем бытии человека дает возможность Соколову и смеяться в критический для себя момент (с той мерой реальности, которую он – истинный представитель народного сознания – никогда не утеривает), и обрести силу и будущего сопротивления врагу, и уверенности в его сокрушении.

* * *

Обратимся теперь к произведению писателя, которое наиболее полно ассоциируется со смехом, с даром комического у Шолохова – к «Поднятой целине». Носителем смехового начала в романе является, без сомнения, дед Щукарь, именно он концентрирует в себе основные черты и свойства шолоховского смеха.

Одна из главных особенностей и, одновременно, как мы поймем дальше, достоинств деда Щукаря состоит в том, что везде и всюду он выражает как бы неофициальную точку зрения на происходящие в жизни события. Это видно даже тогда, когда внешне он к этой точке зрения подлаживается.

Проще, конечно, было бы охарактеризовать этот образ в понятиях, привычных для подобных персонажей. Он – шут, мим, деревенский дурачок и пр. Его говорливость в романе противопоставляется молчанию и серьезности Демида Молчуна (причем это неоднократно делается в прямых параллелях), который в хуторском мнении человек умный, рассудительный – себе на уме.

Однако, как эстетическое явление, этот образ обнаруживает куда более глубокие корни, чем это кажется на первый взгляд. М. Бахтин, анализируя народную смеховую культуру, писал о проявлениях глупости: «Глупость – обратная мудрость, обратная правда. Это – изнанка и низ официальной, господствующей правды; глупость прежде всего проявляется в непонимании законов и условности официального мира и в уклонении от них. Глупость – это вольная праздничная мудрость, свободная от всех норм и стеснений, официального мира, а также и от его забот и его серьезности» [17, 283].

Шукарь свободен и от материального достатка, он, по сути дела, нищ. И это углубляет его внутреннюю свободу, позволяющую ему изрекать ту правду, на которую не отваживаются иные герои.

Дед Шукарь открывает повествование в романе и его закрывает. Он выступает в роли некоего поводыря, комического спутника основных, позитивных, так сказать, героев «Поднятой целины» – прежде всего Давыдова и Нагульнова. Заметим, что не случайно во второй книге романа Давыдов в самых неподходящих ситуациях падал со смеху от рассказов старика и – прислушивался к ним. Можно смело сказать, что здесь, так или иначе, но реализуется известная комедийная параллель. Она носит несколько иной характер, чем, скажем, отношения Григория и Прохора Зыкова, но, тем не менее, она очевидна. Также в романе близки друг другу Шукарь и Нагульнов. Весь этот благодарнейший по своим художественным потенциям материал ждет своего исследователя.