У Шолохова трагическая неупорядоченность бытия, данная в ситуации войны, снимается следующим обстоятельством: смешны почти все перипетии, в которые попадают герои романа, но сами они, внутренне, не смешны нисколько. Их балагурство, насмешки над пережитым ужасом – это род своеобразного катарсического очищения через смех от страха. Потешиться над тем, что находилось за пределами нормальной, обыкновенной логики – это означало утвердить – вопреки всему – разумность и непреложность мира. Смех восстанавливал уничтоженный, казалось, порядок в действительности, сигнализировал о продолжении жизни, о живой, неподдающейся никаким нажимам человеческой душе.

Особым рядом выступает у Шолохова в комическом – брань, ругань. Она, по сути дела, сопровождает всех героев «Они сражались за Родину», с нею увязывается повествование о судьбе Андрея Соколова. Брань репрезентирует «антимир», «кромешное» бытие. У Шолохова ругательство подчас прямо прорывается из «того» мира. Вот в «Судьбе человека» лагерфюрер Мюллер «матерщинничать был мастер ужасный», – вспоминает Соколов (здесь и дальше подчеркнуто нами – Е. К.). – «И где он, проклятый, только и учился этому ремеслу?» – добавляет герой. Занимаясь «профилактикой» – избиением пленных, «он, чтобы распалить себя, минут десять перед строем ругается. Он матершинничает почем зря, а нам от этого легче становится: вроде слова-то наши, природные, вроде ветерком с родной стороны подувает… Знал бы он, что его ругань нам одно удовольствие доставляет, – уж он по-русски не ругался бы, а только на своем языке. Лишь один мой приятель-москвич злился на него страшно. «Когда он ругается, – говорит, – я глаза закрою и вроде в Москве, на Зацепе, в пивной сижу, и до того мне пива захочется, что даже голова закружится» [7, 544].

Этот отрывок из «Судьбы человека» еще раз показывает, как глубок Шолохов, как многослоен мир его художественных творений, требующий от исследователей максимально ответственного и глубокого вчитывания в мельчайшие детали и оттенки текста.

Художник сразу определяет решающее противостояние двух сил, двух миров – лагерь и «родная сторона». Лагерь – это ад, ужас, разрушение, беспорядок, смерть. «Родная сторона» – свет, упорядоченность, смысл, жизнь. Все, что напоминает о ней, близко и невыносимо понятно героям. В этом мире («антимире») ругань выглядела бы естественной, понятной, если бы она была адекватна в своем проявлении сущностям этого мира. Но пользуясь знаками «кромешного» мира той стороны, используя их, ругань Мюллера выглядит, во-первых, как самопародирование – передача определенного бессилия, «немоты» в борьбе с такими людьми, как Соколов и его приятель-москвич, а во-вторых, меняет значение самой брани, взятой в общеэстетическом аспекте, делая ее позитивным и идеологически-содержательным фактом произведения.