Переделка себя в духе большевизма была для Афиногенова бесконечным процессом борьбы и преобразования, осуществляемым им в писательстве. Остановиться на этом пути значило бы отступить к прежнему, то есть несовершенному Я. Стояние на месте было равносильно деградации: «Теперь, сегодня вот, например, я встал с желанием двигаться как-то дальше… Не переставая размышлять и накапливать то, что уже начато накоплением, постоянно оглядываясь назад и проверяя себя, не давая себе становиться прежним ни на мизинец». Наоборот, к чистоте можно было приобщиться только в акте очищения, в самой борьбе с прежними внутренними импульсами. Писание было средством преодоления нечистоты, а также выявления чистой внутренней сущности, под которой Афиногенов подразумевал коммунистическую природу своей души. Показательно, что он обнаружил эту сущность, «лучшее» из того, что в нем было, как раз накануне революционного праздника 7 ноября 1937 года. Праздник, который был призван возвестить появление нового поколения молодых руководителей, ознаменовал также омоложение самого Афиногенова:

Сегодня, по своему завету, проглядел записки за последние два года. Внимательно — день ото дня. Впечатление — массы зря прожитого времени, неумения использовать обстоятельства для работы, много зряшней толкотни, обид по всякому поводу, напрасных ожиданий лучшего, когда казалось, что лучшее должно обязательно прийти от кого-то, а сам ты только сиди сложа руки и ожидай его. Теперь только понял, что лучшее во мне самом, и это лето, эти мои лихорадочные ночи, мои записки, они — мое лучшее… Впереди — суровая работа, новые задачи, не похожие ни на что прежнее и легкое. Чем труднее будет жизнь впереди, тем плодотворнее[486].

Сегодня, по своему завету, проглядел записки за последние два года. Внимательно — день ото дня. Впечатление — массы зря прожитого времени, неумения использовать обстоятельства для работы, много зряшней толкотни, обид по всякому поводу, напрасных ожиданий лучшего, когда казалось, что лучшее должно обязательно прийти от кого-то, а сам ты только сиди сложа руки и ожидай его. Теперь только понял, что лучшее во мне самом, и это лето, эти мои лихорадочные ночи, мои записки, они — мое лучшее… Впереди — суровая работа, новые задачи, не похожие ни на что прежнее и легкое. Чем труднее будет жизнь впереди, тем плодотворнее[486].

Афиногенов приветствовал препятствия, свидетельствовавшие о пройденном расстоянии и о пути, который еще оставалось пройти. Чем с большим количеством проблем, недоработок и сомнений он сталкивался, тем больше усилий должен был приложить для их преодоления и тем чище становился в результате. Этот способ переделки и самосовершенствования, который можно определить как бесконечный процесс труда и самопревосхождения, отчетливее всего проявлялся в дневнике Афиногенова именно в период террора, и в этом состояла главная причина того, почему он считал данный период самым ценным во всей своей жизни.