Восстановление в правах

Убежденный, что он уже достиг уровня внутренней чистоты, необходимого коммунисту, Афиногенов в декабре 1937 года подал прошение о реабилитации. В дневнике он завершил роковой 1937 год, чуть его не уничтоживший, выражениями благодарности за то, что получил возможность восстановиться как личность и возродиться. Называя 1937 год «годом своего рождения», Афиногенов, несомненно, имел в виду многих других членов партии и товарищей-писателей, которым этот год принес крушение их прежнего положения или смерть[487].

18 января 1938 года вышло постановление ЦК, в котором признавалось, что в предшествующие месяцы многие коммунисты были несправедливо исключены из партии. Они стали жертвами внутренних врагов в партии и государственном аппарате, которые скрывали свой подлинный облик под маской рьяной бдительности. В течение нескольких следующих недель тысячи человек были восстановлены в партии, среди них был и Афиногенов. В дневнике подробно описывается его восстановление. Драматурга вызвали в райком на собрание, на котором секретарь объявил, что его исключение было делом рук не до конца ликвидированных врагов в руководстве советской литературы. Но секретарь райкома настаивал также на том, что Афиногенов несет персональную ответственность за связи с врагами: «„Конечно, если б Афиногенов нашел в себе достаточно большой твердости порвать с Авербахом и Киршоном тогда же, после решения ЦК о РАППе, он не зашел бы так далеко в своих связях с ними, но, я думаю, то, что он пережил за эти 9 месяцев, — достаточная для него школа, чтобы ему что-то еще записывать“. Все согласились, у меня слезы застлали глаза, я что-то пробормотал, что им не придется стыдиться своего решения, что я оправдаю их доверие всей своей жизнью и работой, — и меня отпустили»[488].

В дневнике Афиногенов полностью признавал свою личную ответственность за перенесенные страдания. Хотя партия показала, что многие аресты 1937 года были спровоцированы врагами, замаскированными под ревностных коммунистов, он, по собственной оценке, был слишком слаб и самодоволен, чтобы заранее заметить свою постепенную деградацию и как-либо вмешаться в происходящее с ним. Слабость, писал Афиногенов, была, по сути дела, «болезнью», проявившейся у него задолго до начала чисток. Сначала безвредная, как легкая боль или простуда, со временем она стала хронической и более серьезной. Враги в писательской организации заметили его уязвимость и превратили его в «мишень для упражнений в бдительности» по отношению к подрывным элементам. Итак, характеризуя свое исключение как дело рук врагов, Афиногенов не подвергал сомнению инквизиторский механизм чистки как таковой. Напротив, он утверждал, что обязан жизнью настойчивости партии в проведении проверки чистоты ее членов. Самостоятельно он не нашел бы в себе сил для того, чтобы освободиться от пагубного внутреннего разложения. Оглядываясь назад, он понимал, что не только выдержал испытание, но и вышел из девятимесячного чистилища лучшим и более чистым человеком: «Я теперь не только для других, но и сам для себя — проверен и испытан на самый жаркий огонь!.. Теперь я — не только сталинский художник, но и сталинской закалки большевик!» [489]