Ну и место же этот Чирь-Юрт, чтоб ему пусто было! В течение лета, особенно с половины июня до сентября, здесь от 6–7 часов утра до 7–8 часов вечера дует какой-то северо-восточный ураган. Ничего подобного ни на Кавказе, ни в Южной России я не встречал. Бывают в этих местах летом сильные ветры, дующие иногда десять дней кряду, поднимая тучи песка и пыли, сжигая всякую растительность и доводя до отчаяния не только людей, но и животных; но такого ветра, таких туч пыли, песка и мелкого щебня, такого постоянства и аккуратности в течение не менее 70–80 дней без единого исключения, как в Чирь-Юрте, я сам не встречал, да и не помню, чтобы читал где-нибудь о других азиатских странах. До шести часов утра тихо, небо чисто-голубое, солнце во всем блеске, птички щебечут, порхают, разные летающие насекомые носятся в воздухе, видишь людей, оживленно движущихся, что-нибудь делающих; около семи часов начинается легкое поддувание, точь-в-точь как будто собирание с силами как раскачивание, подготавливающее движение слишком тяжелого предмета; исподволь поддувание переходит в более резкие частые порывы, начинают закруживаться столбики пыли, птички, насекомые, даже собаки куда-то скрываются, солнце принимает мутноватый отблеск… К восьми часам начинается светопреставление… С воем и ревом несутся страшные волны бешеного урагана, окрестность скрывается как бы в сильном тумане, солнца не видно, изредка только можно заметить какой-то тускло-желтый шар, точно медный таз, ни единого живого предмета, кругом все скрылось от этих туч песка и камешков, хлещущих в лицо, проникающих в глаза, нос, рот, уши… А вместе с тем жар невыносим: 35–40 градусов по Реомюру, и, забравшись в маленькую конуру с плотно закупоренными оконцами, еще, сверх того, прикрытыми снаружи соломенными матами, я, бывало, задыхаюсь, истома одолевает, слабость всех членов как у тяжко больного: ни бдения, ни сна. В довершение муки множество сороконожек, мокриц, пауков, клещей, других подобных гадов и немало скорпионов и даже фаланг, не говоря о мириадах мух… И все это собирается в злосчастные бараки терзать обреченных на жертву людей, терзать, впрочем, больше их воображение, их нервную систему, чем тела: несчастных случаев от укусов ядовитых насекомых я не слыхал, хотя не раз ловили скорпионов. От заноса песка не было никакого спасения: сквозь маты и стекла, сквозь стены и крыши просасывался этот враг наш, и мы должны были в еде и питье ощущать на зубах неприятное хрустение песка; также не спасали никакие меры от мух: и во время варки обеда, и во время еды они тоже какие-то изнеможенные, обессиленные сотнями валились в кушанье, отравляя и без того вконец отравленное существование человека…