Благодаря знанию грузинского языка и знакомству со многими кахетинскими князьями, родственники коих служили в Нижегородском полку, я был в доме князя Ясона принят как свой и пользовался таким радушным расположением его и его добрейшей, уважаемой супруги, что это время – лето и часть осени 1853 года – принадлежит тоже к одному из приятнейших воспоминаний в моей долголетней кавказской жизни. К этому же времени относится и мое доброе знакомство с князем Амилахвари, тогда молодым прапорщиком, ныне генералом и бывшим начальником кавалерии в Эриванском отряде генерала Тергукасова в последнюю войну с турками.
Милейший наш майор, как только утих ураган, тоже воспрянул и дорвался до давно желанного занятия: стал почти ежедневно выводить батальон на учение. В числе доблестей и великих качеств, которыми он особенно гордился, было, по его неоднократным рассказам, такое знание фронтовой науки, что на Кавказе едва ли еще могло найтись два-три человека ровни ему. Ведь недаром же он был в корпусе «первым из артиллерии и фортификации».
– Знаете ли, – рассказывал он однажды, – что в Дворянском полку меня всегда назначали ординарцем к великому князю Михаилу Павловичу? Один раз подхожу, беру на караул и такую «хватку» сделал, что ложи как не бывало, только щепки полетели!
Рассказчик прибавлял, что великий князь, увидев это, сказал будто бы: «Молодец! Вот таких бы нам во всю армию!».
Начались учения – начались наши мучения: кроме крика, суетни, ругани, стремления к
– Господин поручик такой-то, что вы как баба перед фронтом ходите! Извольте маршировать как следует. Извольте смотреть на меня! – И пустится показывать… И нужно отдать ему справедливость, промарширует таким гоголем, грудь выпучит, живот втянет, голову прямо, глаза на одну точку устремит, колена не сгибает, носок выносит, а каблук уносит, что я начинал верить, что он был первым «из артиллерии и фортификации». А уж с полным стаканом на кивере прошел бы, конечно, не пролив ни капли!
Раза два-три бегали мы и на тревоги по выстрелам из Миятлинской башни, но, как это большей частью водилось, напрасно: прибежим, запыхавшись, услышим стереотипную фразу: «Партия показалась с намерением переправиться на нашу сторону, но вернулась» – и повернем назад. Один раз выстрелы загудели уже слишком часто, так что можно было думать уж не самую ли башню атаковали горцы; мы бежали что было мочи, два драгунских эскадрона проскакали, обогнав нас, не доходя до башни, – оказалось, что бывший там прапорщик линейного батальона, посланный в караул на башню в наказание, без очереди, на целый месяц, нализался зело и затеял пальбу. На вопрос прискакавшего с драгунами генерал-майора Суслова (ему тогда поручено было общее начальство над войсками, по Сулаку расположенными) о том, что случилось, пьяный прапорщик, подбоченясь, пресерьезно ответил ему из амбразуры: «Хотел узнать, как здоровье Марии Ивановны Г.» (жены одного офицера).