Дерзость ли наших драгун, пустившихся вброд и на десять раз сильнейшего неприятеля в атаку, боязнь ли какой-нибудь хитрости с нашей стороны озадачили горцев, – не знаю, но даже трудно себе представить, как они не воспользовались таким удобным случаем уничтожить эскадрон почти поодиночке. Стоило им смять первую кучку, и тогда все догоняющие, взбиравшиеся на крутой берег одиночные драгуны попадали бы им в руки, как в силки. Так или иначе, Чавчавадзе и Амилахваров, выхватив шашки, врезались со своими 25–30 человеками и начали работать… Но и горцы не ударили лицом в грязь: человек 40–50 встретили нападающих почти без выстрела, тоже с шашками. Произошла резня, чисто кавалерийская рубка, Захарий Чавчавадзе получил сильный удар по кисти правой руки, не прикрытой эфесом (шашки у драгун были кавказского образца), и другой весьма сильный – по левому плечу, но такой счастливый случай: на нем был сюртук с эполетами, и удар, прорубив почти насквозь кованый эполет, не причинил вреда, не будь эполет (а ведь на Кавказе они надевались в весьма редких случаях, обыкновенно ходили и на службу с тогдашними узенькими поперечными погончиками), там бы ему, конечно, и лечь жертвой неуместно безумной отваги. Амилахварову пуля в близком расстоянии, вероятно пистолетная, попала в голову, сзади левого уха, причинив сильную, глубокую рану. Несколько драгун изрублено, несколько ранено, несколько лошадей порублено… Горцы, очевидно, уже стали приходить в себя от первого внезапного впечатления, и нашим смельчакам могло прийтись совсем плохо. В эту минуту слева по дороге замечается столб пыли, неприятельский пикет делает выстрел – это показался скачущий Позняк с 3-м эскадроном. Партия начинает медленно отступать, удерживая ружейными выстрелами наседание 7-го эскадрона, и, отойдя с версту, потянулась в гору к лесистому хребту.

Так окончилась эта тревога. И Захарий Чавчавадзе, и Амилахваров от ран излечились без особенно вредных последствий. Оба они лежали рядом в комнатах дома полкового командира, и у них постоянно толпились офицеры: говор, песни, шум, чаепитие, закуски без конца до поздней ночи.

Вскоре после этого получили мы известие о начавшейся войне с турками, а вслед за тем приказание всему драгунскому полку выступить через Владикавказ и Тифлис в Александрополь.

Чирь-Юрт опустел. Шум сменился тишиной. В драгунском штабе остались одни женатые поселяне, несколько нестроевых солдат и офицеров с семьями. Весь интерес сосредоточился на известиях из Турции. Мы крепко завидовали драгунам и плакались на свою горемычную судьбу. В самом деле: вместо того чтобы идти сражаться с турками, принять участие в больших сражениях, отличаться или лечь геройски, сиди в опротивевших, невыносимо скучных бараках, ходи на учения, выслушивай дерзости пошлейшего Б. и оставайся в каком-то раздраженном, почти безнадежном положении. Ох, как грустно становилось подчас! Как хотелось хоть какой-нибудь перемены, какого-нибудь улучшения существования – в нравственном смысле, конечно, о материальном мы мало заботились, привыкли ко всякой гадости, да и с прекращением урагана, с наступлением осени, стоянка оказывалась даже лучше кутишинской.