Один только день выдался несколько бо́льшим боевым оживлением. Неприятель, очевидно, получил подкрепления людьми и пушками, по слухам, сам Шамиль явился. Весь день во время рубки леса не умолкала горячая перестрелка и гремели пушечные выстрелы. Артиллерия неприятельская, скрытая в лесу, стреляла в нас ядрами, с каким-то особым свистом проносившимися над нашими головами, изредка шлепаясь в размокшую почву между людьми и обдавая нас брызгами грязи. При отступлении чеченцы с гиком настойчиво наседали на арьергардную цепь, пули порядком жужжали мимо ушей и пронизывали частые тонкие прутья орешника. По мере выхода нашего из лесу перестрелка, по обыкновению, ослабевала, и только несколько десятков конных смельчаков еще провожали нас своими выстрелами, улепетывая назад, как только замечали приготовления наших казаков броситься в атаку. Усиленный огонь вызвал в лагере некоторую тревогу, и оттуда были посланы нам подкрепления, бегом спешившие к месту рубки. Дело обошлось, впрочем, довольно благополучно, работа весь день продолжалась обычным порядком, и мы возвратились, имея с десяток раненых.

Так продолжалось до 19 декабря. Тянувшиеся сплошной цепью по Джалке семнадцать аулов с огромными запасами были превращены в груды пепла; дорога на несколько верст непроходимого густого леса была расчищена и уже не могла представить препятствия движению небольшой колонны. Все чеченское население, гнездившееся здесь, бежало дальше к Черным горам и бедствовало в лесах, готовое переселиться к нам, удерживаемое лишь бдительным надзором шамилевских наибов, оно выжидало удобного случая. Вскоре часть его прислала к нам просить содействия, и под прикрытием особой колонны, обеспечившей переправу через Аргун, несколько десятков семейств действительно успели скрытно уйти и поселились вблизи Грозной.

19-го числа весь отряд снялся с позиции и перешел к крепости Воздвиженской, где и расположился лагерем на берегу Аргуна. В течение трех дней уже описанным порядком колонны ходили на так называемую Шалинскую просеку для ее расчистки от новейших порослей. Нужно сказать, что сила растительности на Чеченской плоскости изумительна: довольно двух-трех лет, чтобы широкая просека, самым тщательным образом прорубленная, на которой, кроме пеньков, ничего не осталось, опять заросла частым орешником до того, что с трудом можно сквозь него пробираться. Естественно, что цель просек – свободное движение войск к лишению чеченцев возможности наносить нам в этих чащах поражения – достигалась только периодическими, раз в два-три года, расчистками свежих зарослей. А Шалинская просека была одной из важнейших: она проходила, так сказать, по самому сердцу Большой Чечни к одному из значительнейших аулов Шали, игравшему особую роль по относительной зажиточности своих жителей, по центральному положению, по влиянию нескольких мулл и известных наездников. К этому аулу несколько раз пробирались наши отряды, но на пути лежал большой лес, и проход через него стоил немалых жертв. Кроме того, Шамиль, понимая важное значение Шали и окружавшей его на несколько верст плодородной поляны, устроил на протяжении до полутора верст окоп глубиной в две сажени, тыл и фланги этого окопа примыкали к густому, трудно проходимому лесу, а перед фронтом оборона была усилена засеками. Этими средствами он надеялся преградить нам доступ к Шали и через него дальше в глубь самого густого чеченского населения, к которому в конце сороковых и в начале пятидесятых годов ни с какой другой стороны мы еще и не предполагали возможности проникнуть. Работа была действительно громадная, но никакой особенной пользы не принесла. Зимой 1851 года нашими молодцами окоп этот был взят, по лесу прорублена просека и доступ на Шалинскую поляну открыт, а в 1852 году через это представилась возможность двинуться отряду под начальством князя Барятинского дальше за Бас, Шавдон к Гудермесу и сорвать завесу, скрывавшую до того от нас эту часть непокорного края.