Расчищая эту Шалинскую просеку в конце 1854 года, мы хотя целые дни и перестреливались с неприятелем, но это уже не были те отчаянные драки, какие происходили здесь в 1850–1852 годах. Тогда чеченцы, поддерживаемые тысячными толпами, приводимыми из дальних горских обществ, еще верили в возможность успешной борьбы и проявляли с замечательной энергией и смелостью свои качества природных местных бойцов; успехи наши обходились довольно дорого, потери считались всякий раз сотнями людей. Но зато с тех пор враги были сломлены. Пал Шалинский окоп, русские войска проникли в самое сердце Большой Чечни, гордившейся своей неприступностью, запылали аулы, которых со времени восстания 1840 года не оскверняла нога гяуров; вместо лихих набегов пришлось заботиться о собственной безопасности и каждую зиму спасаться дальше в леса от нашего нашествия. Плодородная плоскость, раздольное житье, очевидно, ускользали от них, оставался выбор между покорностью русским или выселением в трущобы, не представлявшие возможности безбедного существования. Наступил период колебаний, и хотя борьба все еще продолжалась, более под влиянием страха перед поселившимся вблизи Чечни в Ведене грозным имамом, с его везде шнырявшими опричниками (муртазаками), но, как уже сказал я, далеко не с прежней энергией и упорством.

24 декабря отряд был распущен на отдых. Местные войска разошлись по своим штаб-квартирам, а наши прибывшие из Дагестана батальоны ушли в Грозную и разместились по квартирам и казармам. Здесь мы провели восемь дней, в течение коих ничего особенного не случилось. Я перезнакомился со всеми офицерами, составлявшими штаб и свиту барона Врангеля, часто у них бывал, что как будто внушало милейшему моему батальонеру еще большее уважение или расположение ко мне. Мы с ним оставались все время в наилучших отношениях, и я решительно отдыхал от тех нравственных пыток, какие приходилось испытывать в предшествовавшие два с половиной года в 1-м батальоне.

3 января вечером в Грозную опять стали собираться батальоны и казаки, а 4-го, чуть рассвело, мы уже выступили, и опять к Аргуну. Между тем был распущен слух, что отряд идет в противоположную сторону к реке Гойте для рубки просеки.

День был морозный, светлый, солдаты шли весело, живой говор раздавался в рядах. Кавалерия выступила раньше и была уже далеко впереди. Подходя к Аргуну, мы услышали выстрелы, и все как-то невольно прибавили шагу, боясь опоздать. Подошли к Джалке: тянется ряд недавно сожженных аулов, кругом все мертво, уныло, галки стаями носятся над нами, оглашая воздух печальным криком, вполне соответствующим картине пожарища, разрушения…