Вот так жил Николай Ефимович последние пять лет, когда все были растеряны, все было случайно и многие не были приспособлены к работе. Очень обязательно, всегда являлся Николай Ефимович на все заседания. Иногда он в общей спешке опаздывал, но мы все его ждали, потому что он нес с собою то, что всем нам было нужно. Мы, вся молодежь, всегда ходили к нему советоваться, говорить, спорить, соглашаться или не соглашаться, но без него у нас невозможна была какая бы то ни было работа. Вот это свое качество он внес с собою в ТЕО. Вообще, если надо будет говорить о каком-то самом важном, самом основном качестве Николая Ефимовича, которое вошло основой в его работу, было основным в его жизни, в его общественной деятельности, то надо будет отметить это его уменье слушать жизнь. Это самое основное, я думаю, как бы объединяет весь его образ, несмотря на самые различные качества его деятельности.
[Ф. Н.] Каверин[1192]. Сегодня утром мы были у него на могиле, мы пробыли <там> довольно много времени, но когда хотели уходить, то несколько человек сразу сказали: «Уходить что-то не хочется, давайте еще посидим…» Вот все, кто знал Николая Ефимовича, любил <его>, те прекрасно поймут это «не хочется уходить». И может быть, никому из всех, знавших и любивших его, не было так тяжело от него уйти, как нам. Мы – это маленькая кучка молодежи Малого театра, о которой уже говорили и Александр Иванович, и Василий Иванович, – которой Николай Ефимович отдал кусочек своей любви, своей светлой души.
Эта кучка молодежи вступила в Малый театр в самое ужасное время, когда только что окончилась ужасная война и началась гражданская война. Наши самые первые шаги [дела]лись в самой ужасной обстановке, <работа> не спорилась, работать было тяжело, кроме того, было голодно и холодно. Вот в то время к нам, в наш подвал, в наше подполье в буквальном смысле слова, где мы работали, спустился Николай Ефимович и быстро стал нашим. Почему? Три вещи привязывали Николая Ефимовича к этой маленькой группе молодежи: во-первых, наша общая молодость – нас, молодых людей, и его, пятидесятилетнего, известного, <даже> знаменитого критика; во-вторых, наша общая горячая влюбленность в театр; в-третьих, может быть, для Николая Ефимовича самая важная, – это его горячая любовь и наша любовь к Надежде Александровне, с которой вместе все мы работали. У Николая Ефимовича в душе было такое чутье, которое вообще редко встречаешь в жизни: он умел любить, он умел надеяться. Уж если он к нам пришел в то время и сказал, что будет с нами работать, то мы все знали, что он будет с нами все время, и что бы мы ни делали, мы знали, что Николай Ефимович здесь, мы знали, к кому нам идти, с кем говорить, от кого ждать помощи. Тогда молодежь в особенности поняла, что может дать один человек, столько тепла, столько света, столько радости дал нам Николай Ефимович.