Разница, как всегда, подчеркивается сходством. Корнелевский Тит, как и у Расина, став императором, осознает, что неограниченная власть налагает непререкаемые обязательства, что чем меньше внешнее принуждение, тем непреложнее необходимость внутреннего самообуздания, что с императором закон говорит суровее, чем с обыкновенным смертным. Но помещен Тит у Корнеля в совсем другие художественные обстоятельства. Интрига не упрощена, как у Расина, а наоборот, запутана тем, что в ней действует еще одна пара влюбленных – брат Тита Домициан и его невеста Домиция. Их союзу как будто нет препятствий; но Домиция, хотя Домициан ей и по сердцу, готова назвать своим супругом только того, кто носит императорскую корону, кем бы ни был этот человек, хоть самим Нероном. И эти бездушно честолюбивые устремления она даже не пытается прикрыть каким-нибудь более благовидными мотивами. Напротив, таковы в ее глазах естественные требования ее гордости. Ибо не смехотворной же добродетелью – уменьем любить верно и нежно – может питаться ее слава.

Впрочем, Домиция вовсе и не должна считать себя чудовищем. Самолюбие – вот пружина нашей жизни, восклицает мудрый наперсник Домициана, в нескольких стихах пересказывает главные мысли «Максим» Ларошфуко и прилагает их к чувствам своего господина:

Эти трезвые афоризмы можно отнести ко всем героям «Тита и Береники». Слава и честь понимаются ими как удовлетворение сердечного самолюбия – или выигрыш в игре политических интересов. Поэтому действие движется так, чтобы рассмотреть возможности любого сочетания из двух пар: Тита с Домицией (по рождению представляющей важную силу в Риме) или Домициана с Вероникой, причем сердечному влечению отдается роль второстепенная. Береника, правда, не готова променять Тита на Домициана; но свои права на любовь императора она обосновывает услугами, оказанными ею Раму во время Иудейской войны (проще говоря, предательством своего народа), а средство сохранить и поддержать эту любовь видит в победе дружественной ей партии в Сенате. Ведь сам Рим представлен у Корнеля не красноречиво молчащим вокруг дворца народом, а спорящими в Сенате ораторами. И отказывается Береника от брака с Титом не столько ради подлинного, высшего блага любимого, сколько из политической прозорливости и гордыни. У Корнеля Сенат дарует Беренике имя римлянки и снимает этим все препятствия к женитьбе Тита на ней. Тем поразительнее ее решение, как будто не обусловленное уж вовсе ничем извне – и тем не менее исходящее из сугубо внешних соображений. Опыт государственных дел ей подсказывает, что благоволение Рима может быть непрочным, что тайная ненависть к ней может быть перенесена и на Тита, что их брак может подать дурной пример будущим императорам, чьи избранницы-чужеземки не будут, подобно ей, римлянками душой, что, наконец, их с Титом слава будет блистательнее и долговечнее, если они откажутся друг от друга.