И все движения сердца в этой пьесе имеют свою логику, но возникают в ответ на какое-то внешнее событие, а не сами это событие порождают. Да и физические движения героев по сцене, их появление или уход, не зависят от хода их внутренней душевной борьбы. Связь между внешним и внутренним здесь механическая, а не органическая, как у Расина. И в стихах настолько мало заботы о внутренней стройности, что именно корнелевская пьеса о Тите и Беренике послужила поводом для литературного анекдота, записанного позднейшим собирателем таких любопытных казусов. Он утверждает, что Буало различал два вида галиматьи – простую, которая непонятна читателям, но автор которой знает, что он хотел сказать, и двойную, в которой не могут разобраться ни читатели, ни сам автор. И в качестве примера «двойной галиматьи» он приводит такую историю. Домициана играл в Пале-Рояле молодой актер Мишель Барон, любимец Мольера. Он долго бился над четырьмя строчками своей роли, пытаясь догадаться, что же это значит:

В конце концов он обратился за разъяснениями к Мольеру. Мольер ничем не сумел ему помочь, и тогда было решено, что за ужином, к которому обещал быть сам Корнель, они его и попросят растолковать им это место. Корнель якобы подумал над своими стихами какое-то время, а потом сказал: «Я тоже не очень хорошо их понимаю; но все-таки произнеси их; тот, кто их не поймет, ими восхитится».

И правда, если корнелевским стихам частенько недостает ясности, то истинное восхищение они не раз вызывают – на что и рассчитаны своей риторической броскостью, звонкой афористичностью.

Они так и просятся в эпиграфы и цитаты – что и сделал даже сам ненавистник театра Николь, приведя в своих «Опытах о морали» последнюю строчку четверостишия:

Современники, однако, находили немало удовольствия именно в том, чтобы сравнивать две пьесы и два спектакля. И как их не понять? Соблазн и вправду велик. Победа Расина на этот раз оказалась сокрушительной – и решающей. После «Береники» ему уже нечего было опасаться соперничества старого мастера. «Тит и Береника» в мольеровском Пале-Рояле выдержала чуть больше двадцати представлений, на последнем собрав уж вовсе жалкую, недостойную Великого Корнеля сумму в 206 ливров 10 су. Расиновская же «Береника» далеко не исчерпала успеха и сборов и после того, как два месяца не сходила со сцены Бургундского отеля, – случай по тем временам достаточно редкий.

Двор был к «Беренике» не менее благосклонен, чем парижская публика. 20 декабря 1670 года «Газет де Франс» сообщала: «В тот же день (14 декабря; герцог де Невер был обвенчан с мадемуазель де Тианж, из старинного дома Даманов и Рошешуаров, дочерью маркиза де Тианжа и старшей дочери герцога де Мортемара, губернатора нашего города; обряд совершил епископ Нуайонский в присутствии Короля, Месье и ближайших родственников жениха и невесты. Затем в развлечение собравшимся была представлена Королевской Труппой пьеса «Береника».