12 января 1673 года, день, когда Расин переступил порог Академии и признес благодарственную речь, был важной датой в истории этого славного заведения. Тогда, усилиями Шарля Перро, впервые на заседание Академии была допущена публика. Желаемый эффект был достигнут, и Перро писал с гордостью, что «с этого мгновения Академия словно сменила свой облик: будучи до того мало кому известной, она стала такой знаменитой, что едва ли не об ней одной только и говорили». Сохранился отчет об этом заседании. Оно состоялось «против обыкновения, в четверг, так как по понедельникам у господина Кольбера никак не было времени. Председатель, господин Архиепископ, сидел во главе стола в кресле, господин Кольбер – в таком же кресле ближе к камину, а остальные на стульях… Все присутствовавшие хранили глубокое молчание. Господин Архиепископ весьма учтиво обнажил голову и кивком пригласил господина Флешье говорить, что тот и сделал тотчас же.

Спустя несколько мгновений после того, как он кончил, господин Председатель обратился таким же образом к господину Расину, а затем к господину Галлуа. Когда вез трое, каждый в свой черед, произнесли свои слова, он отвечал им одной общей речью, весьма любезной по отношению к ним и совершенно достойной его самого и всего Собрания. Затем он предложил тем из господ присутствовавших, у кого было написано нечто в восхваление Короля, порадовать чтением собравшихся…» Восхваление короля, прославление управляемой им Франции – это и стало главным делом и главной задачей Академии, ради этой задачи и не жалел на нее трудов и денег Кольбер. Было ли у Расина заготовлено что-либо на тот случай, мы не знаем. Но любопытно, что мы не знаем и текста его речи. В архивах Академии речи Флешье и Галлуа сохранились. А вот на том месте, где должна была бы помещаться речь Расина, – чистый листок. Был ли этот текст уничтожен злопыхателями? Или следует поверить объяснению, данному Луи Расином: «Благодарственная речь моего отца была очень проста и очень коротка, и произнес он ее таким тихим голосом, что господин Кольбер, который пришел ее послушать, ничего не расслышал, и даже те, кто сидели рядом, едва разобрали несколько слов. Эта речь так и не появилась в сборниках Академии, и ее не нашли в бумагах моего отца после его смерти. По всей видимости, автор остался ею недоволен, хотя по мнению многих просвещенных особ, он был прирожденным оратором». Так или иначе, вот и еще одна маленькая тайна расиновской жизни, еще одно свидетельство, что жизнь эта даже внешне текла не столь уж гладко и безоблачно – при всей головокружительности успехов.