Эта злосчастная «Ифигения» выдержала всего лишь пять представлений. А о том, как ценили Расина в королевском окружении, до нас дошло косвенное, но красноречивое свидетельство. 1 января 1675 года госпожа де Тианж, сестра маркизы де Монтеспан, сделала малолетнему герцогу Мэнскому – своему племяннику, сыну маркизы и короля, – рождественский подарок. Это была игрушечная комната, вся позолоченная и очень искусно сделанная. В центре ее, в глубоком кресле, сидел сам юный герцог. Вокруг него располагались Ларошфуко с сыном, принцем де Марсийяком, Боссюэ, воспитательница герцога, госпожа Скаррон; госпожа де Тианж читала стихи вместе с госпожой де Лафайет. У дверей стоял с вилами в руках Буало, отгонявший толпу скверных виршеплетов и знаком приглашавший Лафонтена войти. Рядом с ним стоял Расин. А надпись над дверью гласила: «Палата возвышенного».
Вот как представляли себе тесный кружок самых избранных умов приближенные короля. Отметим, что Лафонтен в «Палату возвышенного» войти не решается, Буало исполняет обязанности привратника, и только Расин спокойно занимает в ней место рядом с принцем, князем церкви, герцогами и знатнейшими дамами королевства. Неслыханное положение для литератора – и неслыханная судьба для безродного, нищего провинциального сироты.
И только одно тревожное облачко маячит на этом залитом солнцем небосводе. Все предыдущие свои пьесы Расин с почти механической регулярностью писал к каждому новому сезону, по одной в год. Между премьерами «Митридата» и «Ифигении» прошло два года.
Поэзия и правда
Поэзия и правда
Между «Ифигенией» и следующей пьесой молчание длилось еще дольше – два с половиной года. Как раз те годы, когда все явственнее начинали обозначаться предвестия перемен в судьбе короля, его приближенных, всей страны. Военные победы, так пышно праздновавшиеся в лето «Ифигении», все чаще перемежаются полууспехами – или откровенными поражениями. Противники – Голландия, Испания, Священная Римская империя – оказывали неожиданно упорное сопротивление. Конде, стареющий и больной, едва мог со своими войсками держать оборону на севере, в войне с Голландией. На Рейне, у армии, которой командовал прославленный Тюренн, дела шли поживее. Но 27 июля 1675 года Тюренн убит прямым попаданием случайного ядра. Король был безутешен; «Газет д’Амстердам» сообщала: «Его Величество собирался садиться за стол; прочитав письмо, он вздрогнул и на какое-то время погрузился в молчание; затем, повернувшись к дамам, произнес с глубоким вздохом: „Мы утратили сегодня все, господин де Тюренн убит“, добавив, что предпочел бы скорее потерять два сражения, чем этого великого полководца». Двор погрузился в уныние. Из уст в уста передавались подробности и обстоятельства этой трагической смерти. Госпожа де Севинье писала дочери: «Послушайте рассказ, на мой взгляд, прекрасный: мне кажется, я словно читаю что-то из римской истории. Сент-Илер, генерал-лейтенант от артиллерии, остановил господина де Тюренна, скакавшего верхом, чтобы показать ему какую-то батарею – точь-в-точь, как если бы он сказал: „Сударь, помедлите немного, ведь это здесь вы должны погибнуть“. Раздается пушечный выстрел, Сент-Илеру он отрывает руку, которой тот указывал на батарею, а господина де Тюренна убивает. Сын Сент-Илера кидается к отцу с воплем и рыданиями. „Перестаньте, дитя мое, – говорит Сент-Илер; и, указывая на господина де Тюренна, убитого наповал, – вот кого следует оплакивать вечно, вот утрата невозместимая“. И, вовсе не обращая внимания на себя самого, принимается оплакивать эту великую потерю. Господин де Ларошфуко тоже проливал слезы, восхищаясь таким благородством духа».