Ну и тем более он был обязан жить до 100 лет, рассказывая правнукам, каким хулиганом был прадедушка и почему от него убегали прабабушки. А женат Хоппер был пять раз, на Мишель Филипс из Mamas and Papas – аж восемь дней. На вопросы, как так получилось, недоуменно отвечал: «Сам ума не приложу: первую неделю все было просто отлично».

В конце концов, он перед смертью еще не успел разобраться со всеми судебными исками. С 1999 года с ним судился актер Рип Торн, чью роль в «Беспечном ездоке» перехватил Джек Николсон: Хоппер ляпнул, что на съемках Торн пырнул его ножом. Торн уверял, что это Хоппер пырнул его. Уже на смертном одре Хоппер затеял развод с пятой женой.

Утешает только то, что на небесах его ждет отличная компания. Возможно, Чарльз Буковски и Хантер Томпсон, два других великих бузотера контркультуры, при жизни не выносившие друг друга, переругались на том свете и срочно вызвали Денниса как трезвого посредника.

Клод Шаброль (1930–2010)

Клод Шаброль

(1930–2010)

В 1957-м Шаброль вложил наследство, полученное его женой («Она была богата, я жил как жиголо»), в «Красавчика Сержа» и тем самым первым доказал, что можно снимать фильмы вне традиционной системы производства. «Ну а что, было бы лучше проесть наследство или пропить?» – пожимал он плечами. За первым из кинокритиков легендарного журнала Cahiers du cinéma, переквалифицировавшимся в режиссеры, подтянулись Жан-Люк Годар, Франсуа Трюффо, Эрик Ромер, Жак Риветт. Иначе говоря, именно Шаброль поднял «новую волну» во французском кино. Но в зрительском восприятии его имя вскоре как-то выпало из этого ряда. Тем более что сам Шаброль объявлял себя – да и был на самом деле – последним индивидуалистом, органически не способным всерьез участвовать ни в какой группировке.

Годар ревизовал саму грамматику кино – Шаброль слыл рассказчиком историй в духе «французского качества», ненавистного «волне», а изощренная виртуозность его мизансцен была изощрена настолько, что просто не бросалась в глаза.

Трюффо старался растрогать зрителей страданиями то ребенка, лишенного родительской любви, то великого пианиста, прозябающего в сомнительном баре. Шаброль лишь в «Серже», истории туберкулезника, спасающего от алкоголизма друга детства, сделал в порядке эксперимента ставку на добрые чувства. Ему не то чтобы было наплевать на «маленьких людей»: бедность он не считал пороком, но и в добродетель не возводил. Он знал, что одни и те же демоны живут в человеческих душах независимо от социального статуса, а глупость – одна на всех.

Герои Ромера бесконечно рассуждали о своих чувствах – персонажи Шаброля действовали, повинуясь элементарным импульсам: ревности, похоти, алчности.