Шуты (Тото, Паоло Вилладжо,Роберто Бениньи)

Шуты (Тото, Паоло Вилладжо,Роберто Бениньи)

«Итальянские комики» – это масло масляное. Да они там все… комики. Темперамент, знаете ли: плачут и заламывают руки – смешно, хохочут – страшно. Трагикомедия – жанр не итальянского кино, а итальянского характера и быта. От Альберто Сорди до Нино Манфреди, от Марчелло Мастроянни до Уго Тоньяцци, все они смешивали в пределах одной роли страдание с буффонадой. Даже античного масштаба трагическая актриса Анна Маньяни в новелле Висконти из фильма «Мы, женщины» (1953) уморительно изображала капризную диву, какой, впрочем, и была в жизни. Даже диктатором у них был Муссолини – единственный из европейских тиранов, над кем хочется сначала смеяться, а потом уже ужасаться.

Но, если вспомнить о традиции комедии масок, из лающей, рычащей, закатывающей глаза, рыдающей, картинно лишающейся чувств толпы великих комедиантов выступят три маски, три лица, символизирующие три эпохи итальянского смеха.

1940-е годы – эпоха Тото (1898–1967). Маленького, сухого человека с бездонно печальными глазами и следами увлечения боксом на лице: сломанный нос, свернутая набок челюсть. Господина в котелке, слишком широком пиджаке, со шнурком вместо галстука. Разорившегося аристократа, отчаянно пытающегося сохранить чувство собственного достоинства, куда бы ни закинул его режиссер: в альков Клеопатры, гангстерский притон в алжирской Касбе, да хотя бы и на Луну. Вечный император в изгнании: это не шутка. Тото звался в миру Антонио де Куртисом для простоты. В телефонных справочниках он значился как Его Королевское Высочество Антонио Флавио Фокас Непомучено де Куртис Гильярди, герцог Комнин Византийский. Он даже выиграл судебный процесс против немецкого выскочки, утверждавшего, что это он, а никакой не Тото, имеет права на византийский престол.

Ну в какой другой стране, кроме Италии, может быть комик-император? И в какой другой стране мог потешать публику слепой шут? В 1957 году, выступая в Палермо, Тото лишился зрения. Покинул римскую эстраду, на которой царил 35 лет, чтобы посвятить оставшиеся годы экрану. На съемочной площадке он работал так, как дай бог работать любому зрячему. Его тело не нуждалось в направляющей воле зрения, все его части жили собственной жизнью, словно крепились на шарнирах.

Он мог надолго окаменеть, как в «Неаполе – городе миллионеров» (1950) Витторио Де Сики: его Паскуале изображает покойника и не имеет права пошевелиться, даже когда на улице рвутся бомбы, ведь под его «смертным одром» спрятан кофе с черного рынка, а за ним самим неотступно наблюдает полицейский. А мог, исчерпав все возможности разжалобить кого-то, кто унижал его, превратиться в смерч пинков, непристойных жестов и отборной брани. Боже, как он плевался! А как чихал: симфония, буря, припадок.