— Да нет, что-то не припомню.

— Зато я помню. Сама же говорила. Я и сама в редкие минуты отдыха думаю о том же. И не сердись, что не приезжаю повидаться. Очень много работаю, и днем и ночью. За последние годы дни, проведенные здесь, были единственным моим отдыхом. Никаких ролей, никаких репетиций…

— Мы ничего у тебя не просим, доченька. Как-нибудь проживем.

— Ты меня не поняла, мама.

— Поняла, поняла. Не нужно надрываться из-за нас.

— Зачем же так?

— Господь с тобой, Мусенька! Ничего плохого не хотела сказать. Может, ничего не понимаем в твоей работе. Нам она кажется легкой.

Разговор кончился объятиями, на какое-то время молчаливыми. И все же они не поняли друг друга.

Горький привкус этого неудавшегося разговора она испытывает и сейчас. Поздние июньские сумерки все тянулись и тянулись, словно их удерживали зеленые кроны деревьев, и над городом все еще стоял тусклый сероватый свет. Улица по-прежнему шумела, но уже различались и приглушенные, словно бы сдавленные приближением ночи звуки. И только со стороны Общественного сада доносились сильные торжествующие звуки духовых инструментов. Как всегда играл оркестр седьмого стрелкового полка.

Словно не было прошедших лет. Оркестр исполнял те же мелодии. Разве только она никогда не слушала их с балкона гостиничного номера люкс.

словно услышала она голос Тали, чеканящий эти строки, вопреки содержанию, звонко и беззаботно.

Мария по-прежнему стояла в дверях балкона, но мыслями постепенно уносилась в ожидающие ее дали. Всем существом она уже была с фрау Инге, с Фредой… И с Густавом… Встретятся ли они когда-нибудь? Думает ли он хоть изредка о ней?

— Муся, почему не хочешь взять меня с собой?

Мария вздрогнула, оторванная от раздумий. Вопрос задала Ляля. Она сидела в кресле задумчивая и хмурая, Мария давно уже понимала, что сестра собирается серьезно поговорить с ней, даже угадывала, о чем будет этот разговор… Началось же все с обычной просьбы:

— Муся, позволь мне хоть одну ночь переночевать в твоей комнате. Хоть ненадолго насладиться этой роскошью.

— Какой роскошью, Ляля? Это, по-твоему, роскошь?

— Для меня — да.

— Оставайся, если хочешь. Но ведь мама будет ждать, оставит открытой дверь.

— Не беспокойся. Предупредила заранее, что хочу остаться у тебя. Тоже хоть раз в жизни поспать в такой красивой комнате, на роскошной постели. А утром, проснувшись, походить по ковру.

— Дурочка. Если считаешь, что в этом счастье…