— И обеим не в чем завидовать. Это хочешь сказать? Пускай… Скажи лучше, как нашла наш город после стольких лет отсутствия? Я, когда вернулась, места себе не могла найти, все казалось серым и ничтожным. А теперь снова привыкла.

— После всех этих дворцов с их великолепием, да, Тали, кажется серым. Но разве человеку нужны дворцы, чтоб ощущать себя счастливым? К тому же чужие. Что меня поразило, так это люди. Они словно бы не те. Другие лица, иначе выглядят…

— Ну, разумеется. Дети подросли, мы повзрослели, хотя недавно еще были девчонками, старая же интеллигенция постарела, замкнулась в глубоком молчании. Сейчас этих стариков можно увидеть на скамьях в городских садах, где дремлют на солнышке. На их место пришли другие. Хм. По-русски в общественных местах больше не говорят. Не рекомендуется. Слава богу, что у мамы есть Тина, которая ходит за покупками и выполняет разные поручения. Сама ж она почти не выходит из дома. Поскольку не знает, как держаться в этих условиях… Да… мама очень меня беспокоит, Муха. С ней нехорошо, очень. А между тем это единственный близкий человек, который у меня остался. Когда-то я ужасно сердилась на нее. Упрекала, что изменила своим идеалам. Не знаю, понимала ли ты, в чем дело. Думаю, что нет. Ведь лежало все это не на виду. Однако я давно уже интуитивно ощущала, что в душе мама была мечтательницей, воспитанной на полной противоречий поэзии начала века. Но, понимаешь ли, в то же время она была и бунтаркой. Она и ее подруги, как, например, твои преподавательницы музыки. Возможно, отец тоже. Впрочем, не возможно — точно… Жаждали прогресса, стремились к борьбе, общественным переменам. Не знаю, известно ли тебе, но мама была влюблена в брата барышень Дическу, который, по-видимому, был настоящим революционером. Барышни долгие годы ждали вестей от него. Наверно, ждут и сейчас. Знаю, понимаю. Сейчас все понимаю… То было серьезное потрясение устоев. Могло ли такое хрупкое существо, как мама, справиться с тем, что на нее навалилось?

— Неизвестно еще, что навалится на нас, — пробормотала Мария, вспомнив свое бегство из Германии, трагедию многих больших артистов или просто обычных знакомых, рядовых людей. — И как сможем справиться мы. Я хорошо понимаю доамну Нину.

Но Тали, погруженная в свои мысли, не приняла в расчет эту реплику. Продолжала подавленно:

— Думаешь, тогда, во времена увлечения поэзией Блока или Бодлера, она посоветовала бы мне выходить за Коку Томша?

— Годы нас меняют, Тали. Жизнь заставляет смотреть на мир другими глазами.

— Ты говоришь, будто дряхлая старуха. Но, возможно, в чем-то права.