И только теперь полностью предалась отчаянию. Вся боль, все страхи, все, что навалилось на нее в годы после отъезда из родного дома, вся эта тяжкая, мучительная ноша свалилась сейчас на душу и полностью спутала мысли. Она с трудом добрела до спальни, сжалась в комок в углу постели, маленькая, раздавленная, бессильная. Долго заливалась слезами, безутешно рыдала. Но постепенно рыдания перешли в тяжкие вздохи и к ней вернулась возможность мыслить более или менее здраво. Да, на свете было столько людей, любивших ее, восхищавшихся ею, неизменно встречавших ее появление восторженными аплодисментами. И в то же время она так одинока, так неприкаянна. Снова набежали слезы, но она справилась с ними. Обязана была справиться. Еще чего придумала: жаловаться на судьбу, болеть своей крохотной болью в то время, как вся вселенная — единая, сплошная боль. Да, но ее боль для нее так же велика и необъятна, поскольку боль эта — ее, ее вселенной. Подумалось о героинях, чью боль она выражала на сцене, об их душевных муках, которые пыталась передать, чтоб они были разделены многими другими. Совсем еще недавно публика, газеты прославляли ее: «Великая певица и непревзойденная трагическая актриса с поразительной правдоподобностью умеет передать внутреннее состояние своих героинь. Мария не играет — живет на сцене, каждый раз обнажая все новые уголки человеческой души, заставляя нас плакать над чужой болью, над чужой несчастной судьбой». Размышляя сейчас, когда нервное потрясение немного ослабло, она говорила себе, что сделанное ею до сих пор все еще далеко от совершенства. Какие тут разные характеры? Какие различные судьбы? Горести всех ее героинь, вся их боль — одна-единственная, извечная женская доля. И как никогда доселе, ощутила всех своих героинь рядом с собой, и все они были так понятны ей, так близки!

Фреда распорядилась накрыть стол к обеду, однако никто к нему не вышел. Она подождала немного, надеясь, что хозяин или хозяйка позовут ее, но когда тишина, царившая в спальне, показалась ей устрашающей, вошла к Марии, не дожидаясь ответа на легкий стук в дверь.

— Aber… — начала она и тут же осеклась, заметив, как та осунулась, как небрежно одета, как измята постель. Однако вопреки ожиданиям, Мария держалась спокойно. Даже казалась хладнокровной, правда, углубленной в свои мысли. И мысли эти тоже были спокойные, разве слегка грустные.

— Пора навести в комнате порядок, — пробормотала все же Фреда. — И надеть на себя что-нибудь поприличнее. Вдруг кто-нибудь придет и застанет в таком виде?