— Что ты знаешь, Фреда! Кузнечики так красиво стрекочут! Так красиво…

Она наклонилась, взяла на руки Катюшу, которая спряталась под отворотом ее широкого домашнего халата, и принялась танцевать, все время повторяя:

— Так красиво, так красиво!

— Нет, нет, хочу lieber Augustin, давай петь lieber Augustin, — продолжала настаивать девочка, знавшая, что, когда у мамы хорошее настроение, можно позволить себе любой каприз.

— А ну-ка угомонитесь! — притворно рассердилась Фреда. — Прекратите шалости! Маме нужно отдохнуть. Немного спела — и отлично. До завтра хватит. Вам же, барышня, следует давно спать после обеда, а не кричать на всю гостиную.

Марии продлили отпуск. Но чувство удовлетворения от того, что можно не ходить в театр, не видеть всех этих людей, вновь не окунаться в атмосферу неискренности, страхов, зависти, господствующих за кулисами, вскоре сменилось сожалением, тоской по сцене, желанием по-прежнему общаться с людьми, работать.

Гвидо Бриньоне принес ей письмо от Кармине Галлоне.

«Мадонна, — писал Галлоне после вежливого, самого почтительного вступления. — Старик задумал снять фильм, главная героиня которого — точная ваша копия. Вернее, вы являетесь точной копией героини. И не только внешне. Сейчас в Европе не существует другой актрисы, которая могла бы воплотить образ и душу Марии Малибран с большим талантом и правдоподобием, чем другая Мария. И этой Марией являетесь Вы, мадонна!»

«Мадонна, — писал Галлоне после вежливого, самого почтительного вступления. — Старик задумал снять фильм, главная героиня которого — точная ваша копия. Вернее, вы являетесь точной копией героини. И не только внешне. Сейчас в Европе не существует другой актрисы, которая могла бы воплотить образ и душу Марии Малибран с большим талантом и правдоподобием, чем другая Мария. И этой Марией являетесь Вы, мадонна!»

Мария с отвращением отбросила на ковер письмо. Как только осмеливается писать ей! И еще таким непринужденным тоном! Словно ничего-ничего не случилось. Галлоне оставался верен себе.

«Старик» был стройным, среднего роста мужчиной, смуглый, с темными, до того тщательно причесанными волосами, что они даже слегка искрились в полутьме гостиной, затененной уже распустившимися деревьями. Большие черные глаза следили за нею, и в них читалось выражение озабоченности, смешанной со смутной надеждой. Поняв, что она не придала никакого значения письму Галлоне, он явно опечалился.

— Весьма сожалею, сударь. Но я поклялась не сниматься больше в кино.

— Я бы оставил вам сценарий и…

«Старик» поспешил открыть свой огромный, из настоящей кожи портфель.