В конце концов ее одолел сон. Проснувшись, она увидела, что Густав сидит на том же стуле у постели. Его лицо было в поле ее зрения, и сейчас она отметила, что с него сошло прежнее выражение огорчения и напряженности. Разве лишь выглядел несколько усталым. Очень усталым. И усталость эта чувствовалась даже в голосе.

— Проснулась, Мисси? Как себя чувствуешь? Лучше? Относительно меня, Мисси, решай, как считаешь нужным. Лишь бы было хорошо тебе. И выздоравливай, бога ради выздоравливай! Если б это было в моих силах, я сжег бы и пленку, и все до единой копии.

Мария положила свою похудевшую руку на его — его слегка дрожала. Сжала ее, насколько хватало сил, дождалась, чтоб перестала дрожать, затем взяла блокнот и написала:

«Прошу тебя, не будем больше говорить об этом. Надеюсь, все пройдет — так было всегда, когда что-то связано с тобой. Возможно, этим фильмом вы полностью раздавили меня. Не физически, нет. Но какое все это имеет значение по сравнению с тем, как страдают сейчас люди! Лучше помолчим. Я — поскольку не могу говорить, и в данное время это, может, к лучшему. Ты — чтоб пощадить меня, если хоть немного еще испытываешь ко мне привязанность».

И, протянув ему блокнот, устало закрыла глаза. От установившейся тишины, казалось, начнет звенеть в ушах. Можно было подумать, что Густав беспрерывно перечитывает эти несколько строк. Затем она ощутила, как его теплая рука, та, которую она привыкла всегда ощущать, та, а не железные клещи, которые сковали ее тогда, в ложе кинотеатра, его ласковая рука осторожно прикоснулась к ее руке, неподвижно лежавшей на одеяле. Ощутила она и его теплое дыхание, которое согревало ей ладонь. Он не поцеловал ее, только приложил к лицу, и тут она непроизвольно погладила его жесткую, колючую щеку. В душе снова воцарились покой и тишина. Знала, что тишина эта обманчива, ничего не решает, поскольку может продлиться всего лишь краткое мгновение, и все же целиком отдалась во власть этого призрачного покоя.

На этот раз поправлялась она трудно. Хотя самое страшное, правда, было уже позади. Голос вернулся через несколько дней. Хотя слабость все еще оставалась, причем такая, что не было сил сделать несколько шагов по комнате. Остались и страхи. Они по-прежнему преследовали ее. Говорила она еле слышно, да и вообще старалась поменьше обращаться к кому-либо. Поскольку каждый раз, как только открывала рот, боялась, что снова не услышит своего голоса.

— Уважаемая госпожа, — говорил старичок доктор. — Вам нужно сделать напряжение и преодолеть все это. Ах, нервы, нервы! Кто в наше время может позволить себе такую роскошь!