— Мисси, дорогая, предупреди Фреду, пусть оставит свои замечания насчет «этого несчастного Берлина». Сейчас с таким не шутят. И поторопитесь, пожалуйста. Машину дали на крайне ограниченное время.

Автомобиль был совсем старый. В салоне пахло пыльной кожей и бензином. Нежный запах прекрасных желтых роз не мог перебить этой вони. К тому же ехали в страшной давке. Фреда ворчала, производя осмотр сумок и баулов, дети хныкали, стиснутые поклажей, когда любая сумка могла свалиться им на голову. Алекс жаловался, что посадили под сиденье Микки. Озабоченная всем этим, Мария даже не могла выглянуть из окна машины. Да и что там увидишь? И лишь значительно позднее, когда подъезжали к центру, увидела первые руины. Кое-где среди темно-серых хмурых зданий, столь привычного цвета для старинных берлинских домов, поднимались огромные груды развалин или скелеты сгоревших домов. На перекрестке Александерплац и Ландбергштрассе полицейский, следивший за движением, сделал им знак проезжать поскорее. Велись работы по очистке тротуара. Мария вспомнила дворец, возвышавшийся когда-то на этом месте. Внизу, на первом этаже, было кафе. Сейчас сквозь ниши бывших окон пробивались редкие капли начинающегося дождя.

— Густи! — испуганно воскликнула она. — Значит, бомбят и Берлин…

Он крепко сжал ей руку и сделал еле уловимый знак в сторону шофера. Пытаясь освободиться от его пальцев, она укололась о шип розы. Хотелось плакать.

Он заметил, в каком она состоянии, обхватив руками плечи Марии, прижал ее к себе.

— Мисси, дорогая моя цингарелла. Я столько недель ждал как великой радости вашего приезда. Не омрачай же ее. Жизнь действительно стала невыносимой. Это жестоко, но это правда.

Бедный Густав! В его ли силах было противостоять жестокой действительности! Мария подавила вздох и попыталась представить, что происходит. Наконец-то и немцы испытывают на себе, что все это означает. И перед глазами в который раз встал вид сожженной Герники и лица стариков, вопрошавших: «Кто убил вас, люди?» Проезжая по Магдебургплац, она увидела дом, в котором жил старик доктор. Точнее говоря, то, что осталось от него. И опять больно сжалось сердце. Повсюду существуют старики и дети, невинные и беззащитные существа.

— Почему должны страдать ни в чем не повинные люди?..

— Дома, Мисси, дома. Умоляю тебя. Все разговоры, все вопросы и ответы — дома.

Все ответы. Какая ирония! Неужели здесь требуется какой-то ответ? Правда, на Танненштрассе развалин еще не было. Но повсюду виднелись скрещенные полоски бумаги на окнах. Призрачная защита против реальной угрозы.