Венецианские зеркала выглядели тусклыми и мутными.

В самом деле: какое значение имеют сейчас упреки и сожаления? Она присела на подлокотник кресла, на котором сидел Густав, и опустила ему на грудь голову.

— Да, Густи. Все, что нам остается, — это противостоять судьбе. Но знаешь, у нас дома была пословица. Сейчас попытаюсь ее перевести. Как постелешь, так заснешь. В этих словах большая правда.

— Хм! У вас! Оказывается, придурки, которые покупали трамвай, были еще и философами. Бюргеры — и философы.

— Я столько раз говорила, Густи: у нас не существует бюргеров. И, как рассказывала сестра в последнюю нашу встречу, не существует больше и трамваев. Молох, о котором ты говорил только что, властвует везде.

— Тебе нужно пойти в театр, — перебил ее он. — Столько раз спрашивали по телефону… Хотят возобновить «Кармен». Сейчас, когда ты вернулась из Испании, полная впечатлений…

— Возобновить… Истинный пир во время чумы.

— Потише, потише! — проговорил он, начиная сердиться. — Даже с нашей Гертрудой и то не знаешь как держаться.

— Счастливые времена настали. Говорить шепотом в собственной квартире. Пусть ставят что хотят, — она все-таки понизила голос. — У меня нет никакого желания участвовать в этой тризне. Того, что заработала у Гвидо, на жизнь хватит…

— Во-первых, дорогая, позволь тебе напомнить, что существуют условия контракта. Что ж касается жизни… Хм, — он саркастически рассмеялся. — В Берлине сейчас питаются не на деньги, которые есть у человека, а по карточкам. Их же нужно заслужить.

— Ага. Это уже новость повеселее. Есть какие-нибудь еще?

— Пока нет. Но изо дня на день можем ждать самых плохих…

Обедали они в полном молчании. Картофельный суп и консервированное мясо с горохом. На мейсенском фарфоре и скатерти дорогого голландского полотна. Дети, привыкшие за последнее время к самым вкусным вещам: свежей рыбе, овощам в оливковом масле, фруктам сколько душа пожелает, — воротили носы от этой скудной еды. Фреде стоило больших усилий заставить их в конце концов проглотить хоть что-то. Счастье, что Гертруда, как и каждая немка, умела из ничего приготовить пристойное блюдо. И доказательством тому служил десерт: желе с запахом вишен. Но кто знает, из чего оно было сделано…

Мария, однако, ко всему этому оставалась равнодушной. Хм. «Кармен». В ушах звучала неудержимая мелодия увертюры, эти ритмы пасодобля, но теперь они не казались такими привлекательными, как в Испании. И впервые за всю жизнь не почувствовала радости от предстоящей работы. Неужели нигде на земле не будет места, где бы она чувствовала себя как дома? Где могла бы поставить на ноги детей? В родном городе? Но он остался так далеко. Может, когда-нибудь, когда кончится эта проклятая война, покажет им его. И если при этом кто-то из них выживет. Хотя, даже если так и произойдет, что их может там ждать? Вена? Как бы там ни было, но это родина их отца.