Вскоре показалась притулившаяся к обочине дороги деревушка, над ней в небе медленно тянулись вражеские бомбардировщики.

— На Москву идут. — У старшины заходили желваки на щеках, он остановил машину под деревом.

— Немедленно в укрытие! — крикнул он. — Вот туда, к крайнему дому! — И побежал. Мы с водителем — за ним.

Мысль, что фашисты летят безнаказанно, неся смертоносный свой груз, заставляла до боли сжимать зубы и забывать о страхе. Но что это?

Над деревней пронеслись три краснозвездных самолета. Вот они развернулись, резко взмыли вверх. Завязался воздушный бой, короткий, ожесточенный. Один из вражеских бомбардировщиков вдруг накренился, ввысь устремился хвост пламени и дыма, а он камнем — вниз.

Радость переполняла нас, мы что-то кричали, кричали нашим летчикам и выбежавшие из изб женщины, старики, мальчишки…

Вражеские бомбовозы снизились, заметались, под натиском наших «ястребков» стали разворачиваться. Загорелся еще один самолет. Чей?!

— Ихний, ихний, — возбужденно повторял кто-то.

Хотелось верить, что «ихний». Скорее всего, так оно и было. Остальные бомбовозы потянулись на запад.

Как только воздушный бой закончился, наша машина тронулась в путь. «Надо спешить, чтобы своих застать», — твердил старшина.

Все мы будто наэлектризованы, настроение воинственное. Гнетущее чувство, возникшее при виде измученного и еле державшегося на ногах скота, горящих домов, уступило место уверенности — ведь своими глазами видели, как наши летчики сбили фашистских стервятников — бить их надо, только бить…

В Сухиничи приехали вечером. Расспрашивали всех и каждого военного и наконец наткнулись на старшего лейтенанта из саперного батальона. «Только вчера видел Ивана, когда грузился эшелон», — сказал он мне и камень с души свалился: жив Иван, воюет!

— Не знаю, уехали ли, а может, остались в деревне, скорее всего там. Поезжайте. Тут уж недалеко. Наверное, встретите его… — советует он. Старшина поддерживает его: надо ехать.

Мы едем, а душа ликует, Иван жив! Вот бы стать с ним плечом к плечу, но надо вернуться в наркомат, еще раз проситься в армию, ведь вот какая жестокая война идет рядом с Москвой.

Над Сухиничами ночью, куда глазом не поведешь, везде висят «фонари», — все освещено, враг следит, наблюдает, боится, как бы внезапно на него не напали. Земля-то наша, родная, и горит она под ногами врага, он устремился вперед, но он боится ударов не только встречных, но и в тылу они его настигают. «Он боится леса, в случае чего — вы передвигайтесь лесом», — советует старший лейтенант.

На рассвете следующего дня въехали на окраину той деревни, которую назвал нам старший лейтенант. Это и была деревня Бытыщи. Ехали медленно. Настораживало, что на всем пути не встретили ни одной военной машины, ни одного человека.