— А противотанковые рвы, а надолбы, — вставляет водитель.

— И это верно, но, конечно, мы смекаем, как Коля говорит. Маневрируем, а, главное, уничтожаем смело все преграды и бьем фашистов не только оружием, давим не только гусеницами, но и сжигаем своими горячими танкистскими сердцами, — и, подумав, чем бы еще удивить пассажира, продолжал: — Конечно не потому, что мы уж очень злые. Как вы знаете, русский человек комара зря не обидит. Недавно был у нас такой случай.

И повел командир машины рассказ, как их часть форсированным маршем двигалась в соответствии с поставленной задачей. Путь лежал через рощи по полевым дорогам. Подъехали к одной поляне, и вдруг в небо поднялась туча воронья. Танки притормозили. Поляна оказалась усеянной трупами. Посмотрели, трупы вражеские, и, казалось, будто дышат, хотя по трупному запаху да я по всему виду, они лежали несколько дней.

— Здесь, видимо, фашисты драпмарш дали, — пояснил старший лейтенант, — и трупов убрать не успели, так поверите, мы пошли в обход этой поляны, хотя путь был значительно длиннее. Но не могли ехать по трупам, пусть даже вражеским, не могли. Представьте картину ужаса войны — тысяча черного воронья, трупный запах, — смерть, победно присутствующая здесь; рядом торжество природы — утреннее ясное солнце, тишина, поляна, окруженная лесом. Этот контраст был настолько вопиющим, что изнутри рвался крик: «Люди, остановите войну!» — и Володя, так звали старшего лейтенанта, с такой силой произнес эти слова, что я невольно вскочила со своего места, и снова ударилась головой о железный каркас тента, хорошо, что этого никто не заметил, а я, закусив губы, молча терпела боль.

— От таких картин злость кипит на высшем накале. Каждый из нас видит и желает только одного — быстрее уничтожить врага и не только на нашей земле, но и во всем мире, чтобы подобное никогда не повторилось.

Вот как широко мыслил этот офицер!

И я поинтересовалась, давно ли он воюет.

— Меня батя в первый же день войны на фронт проводил. Матери нет, умерла… Он мне был и за отца, и за мать… Гордился, что я учитель. Бывало, спросит: «Главное лицо в деревне раньше кто был?» И сам же ответит: «Поп и учитель». О попе нынче и толковать нечего, а учитель, он и сегодня главное лицо. Думал, плакать будет старик мой или удерживать, — уходил-то я, не ожидая вызова военкомата, — а он, ничего похожего «Зря себя под огонь не подставляй, Володя, но дерись так, чтоб врагу тошно стало». — И, подумав, старший лейтенант сказал твердо: — Злее надо воевать, и победим обязательно, раз отцы у нас такие…