А тупорылые громады все ближе и ближе, и каждый знал, они несут смерть и разрушения, — выпустишь боевую злость, веру в победу, воинскую присягу из своего сердца и побежишь, и будешь считать в этот момент, что иначе не мог, иначе нельзя, а надо только иначе, — и сцепив зубы, сощурив немного глаза, чтобы лучше видеть, сам себе говоришь: «Давай, давай, гад, ближе, еще, еще ближе, чтобы дать тебе так — прямо в твое сердце» — так после атаки описывал свое состояние Володя.

И когда бы мы с ним ни повстречались, он всегда словно приветствие повторял:

— Не могу, никак не могу забыть свою промашку, что принял вас тогда за врача. — Думается не так уж мучила его эта «промашка», как важно было как-то начать разговор, а ему это не легко давалось. При всей своей говорливости он был стеснительным. Больше всего не любил он распространяться о своих боевых делах.

Вот и сегодня из чужих уст узнала, как он спас накануне боя в Степановке раненого офицера из понтонно-мостовой бригады. Где вплавь, а где и вброд, под ливнем вражеских пулеметных очередей, вынес на своей спине полуживого майора и на танке привез в наш полк. В разговоре со мной жаловался:

— Эх, боюсь снова фурункулы начнут меня одолевать, — говорил он хриплым голосом, покашливая, и глаза были воспалены; вид был больной, но сегодня не до болезней… Я спешила по вызову в штаб и, проходя мимо санитарной машины, услышала, кто-то натужным голосом меня окликнул, и как — по имени-отчеству! Это было так невероятно, а главное, так по-граждански, что я замерла на месте. С носилок, что стояли рядом, смотрели на меня радостные, воспаленные глаза сталистого цвета. Я узнала их сразу, хотя лицо было бледное болезненное и мало походило на то загорелое холеное, которое я когда-то знала. От удивления я непрерывно произносила одно и то же слово: «Вы, вы!» Он протянул мне руку, я наклонилась и бережно поцеловала в лоб осунувшегося, но радостного встречей со мной Евгения Андреевича.

— Я счастлив, верите, счастлив, что вижу вас. Верю, и больше чем когда-либо, — продолжал он, — что мы одолеем этот «Девятый вал». Помните наш завод, беседу об Айвазовском — какое необыкновенно красивое было время!

Он не выпускал моей руки и смотрел на меня, словно прощаясь, но тут же бодрым голосом произнес:

— Ничего, скоро доброволец инженер-строитель, ныне майор Советской Армии, вернется в строй и вместе дойдем до Берлина!

Я долго провожала взглядом санитарную машину, что увозила Евгения Андреевича.

Вот они каковы наши люди, когда над Родиной нависает опасность!

Бой в Степановке не замолкал ни на минуту. Вражеские танки ползли и ползли. Взамен одного подбитого появлялось три новых.