В это время у лейтенанта Бадакина случилась беда.

— Неисправность в электрооборудовании, — доложил стрелок-радист, — лейтенант просит помочь.

Бежим туда. Кругом свистят и свистят пули, какой из них кланяться, — не поймешь, откуда летит снаряд, — не определишь. Но вот он наконец «тихий угол», где вроде бы нет войны: за выступом погреба стоит танк Бадакина. Начинаем спокойно разбираться, в чем дело. «Есть контакт!» — кричат танкисты. Неисправность устранена. Через люк выбираемся с Бадакиным наружу — машина стоит в саду. За тыном, чуть ниже, вся в ухабах, вьется проселочная дорога Но что это? Мы скорее почувствовали, чем увидели, танки противника.

Бадакин тут же вскочил в танк, втянул меня.

— Огонь!!! Нет, гады, — закричал он, — нас не взять! — И протяжно задыхаясь, снова командует: — О-г-о-нь!

А танки противника вот они рядом — на дальность прямого выстрела. И забушевало пламя горящих вражеских машин, — били по бортам, а на одном даже башню свернули. Уже не видно стало целей, но мы не можем остановиться. Кипит злоба, боевая злость, и летят из ствола орудия снаряды. «Огонь! Огонь!» — командует Бадакин.

Сильный удар по башне нашего танка свалил командира орудия. Его место занял лейтенант.

Развернув пушку, он ударил по борту еще одной появившейся вражеской машины, и она загорелась. Но и мы получили два прямых попадания. Однако огонь продолжался. От очередного удара упал командир танка. Но орудие может и должно жить!

И в этот момент, когда нет иных мыслей и целей, кроме вражеской машины, которую нужно уничтожить, именно тут вспомнилось — как, направляясь в полк, взяла логарифмическую линейку, чтобы рассчитать практически угол встречи снаряда с броней, чтобы снаряд, попадая в броню нашего танка, не разбил бы его, а срикошетировал; а теперь давай на глаз ударь так, чтобы не рикошетом, а вот так тебе, вот так! Я не знаю как расчетно произошла эта встреча снаряда с броней, но что танк противника горит, это вижу и чувствую. И вдруг вздрогнула от удара наша родная «опора» — осколки посыпались дробью, попав на жалюзи машины, повредили двигатель — сердце машины остановилось. Заклинило пушку.

Мы вынуждены покинуть свой горящий танк. Но и фашистские танки остановлены.

Пули свистят где и откуда — не поймешь. Но нас двое живых, и каждый тащит на себе раненого. Двигаемся по болоту, проваливаемся в воду и, выбравшись, маскируясь, ползем. Лощиной добрались до площади, а у ограды церкви танк командира полка — значит наша часть жива! Командир собирал все машины и, отстреливаясь, руководил отходом на Вороновицы, куда уже ушли некоторые наши отдельные подразделения.