– Извините, господа, но с поездкой в Париж вам придется подождать.

В доме виноторговца я осмотрел комнату, в которой мне предстояло разместиться, и остался доволен. Она принадлежала дочери хозяина Лизе, которая уехала на учебу в Тараскон. В помещении было прохладно, и, признаюсь, еще никогда прежде мне не доводилось столь сладко поспать на такой роскошной постели. Не забудется и висевший напротив кровати портрет прекрасной хозяйки комнаты.

Жена хозяина лавки, респектабельная матрона, провела меня в торговый зал, где на полках стояло множество бутылок. Открыв небольшой шкафчик, забитый крепкими спиртными напитками и ликерами, она с улыбкой произнесла:

– Это для вас! Угощайтесь!

Я сердечно поблагодарил ее, а про себя решил никогда не притрагиваться к этому шкафчику. Затем она провела меня к хозяину, который, мучаясь от подагры, развалился на стуле. Он предложил мне бокал крепкого сладкого вина. К сожалению, мои знания французского были настолько скудны, что, кроме отдельных слов благодарности, мне произносить ничего не удавалось. В дальнейшем разговор ограничивался дружественными приветствиями и извинениями за то, что в силу служебных обстоятельств мне приходилось отклонять их приглашения на семейные ужины.

По воскресеньям приезжала Лиза, и каждый раз я, запинаясь, начинал извиняться перед ней за то, что занял ее комнату. В ответ она только смеялась. Периодически появлялся шустрый батальонный казначей, который на машине привозил ее домой и отвозил обратно на учебу. Позже, когда на него нападала жуткая депрессия, он признавался, что это занятие доставляло ему истинное удовольствие. К счастью, Лиза владела английским, и я, вооружившись бутылкой муската из родительского погреба, мог поболтать с этой прекрасной Магелоной^[148].

Нельзя не отметить, насколько простым было общение с французами, как быстро исчезали политические противоречия, когда отношения становились чисто человеческими! Насколько дружелюбно они обходились с выходцами из рейнских областей, многие из которых владели французским, с австрийцами, выросшими в схожих условиях и понимавшими толк в виноделии.

Как-то раз во время обеда объявилась пожилая дама и стала жаловаться Доршу на то, что запах от растущих куч навоза от наших лошадей перебивает аромат, исходящий из ее садика. Она предложила выкупить эти кучи с условием, что ей предоставят подводы, чтобы вывезти их. Дорш не соглашался, поскольку женщина хотела выгрузить навоз на скалистых склонах холмов, поросших виноградом, где лошади могли сорвать себе подковы. Тогда она стала причитать, чтобы мы уважили ее женское достоинство, и умоляюще подносить сложенные ладошки к носу. Дорш не выдержал и дал согласие на перевозку навоза.