Я часто бывал в Рыльске по различным делам и в одну из своих поездок зашел в музей, точнее, в то, что от него осталось. Никакой экспозиции, естественно, не было. Но на стенах все еще висели прекрасные картины с видами русских городов прошлого столетия. Среди них обнаружилось и полотно с изображением Петра I, стоявшего на мосту через Неву на фоне старого Петербурга. На проспекте виднелись старинные экипажи – мир, давно ушедший в историю. На другой картине – в стиле классицизма, датированной 1700 годом – художник, подпись которого я, к сожалению, не разобрал, написал великолепными красками сельский пейзаж. Какой-то умник стер краски и обезглавил трех человек в центре полотна. Произведение искусства было повреждено и по краям.

Мне удалось обнаружить и библиотеку, в которой все было перевернуто вверх дном. В глаза бросались произведения великих русских классиков в тисненых переплетах и напечатанные на отменной белой бумаге, которую в Европе невозможно было найти. Буквы, набранные крупным черным шрифтом, поражали своей основательностью и символизировали богатство старой России. На отличной бумаге и в хороших переплетах издавались и произведения Сталина. Я обнаружил творения Шекспира, а также Шиллера на русском языке. Здесь находились и произведения французских авторов XVIII столетия в оригинальных изданиях, напечатанные в Москве сочинения Гете на немецком языке.

В штабе я поделился своими открытиями, на что Райх отреагировал следующим образом:

– Расскажите об этом Сламу. Он у нас антиквар.

Оберфельдфебель Слам служил писарем при штабе нашего полка. Я знал его довольно давно, но все же недостаточно, чтобы делать о нем какие-то окончательные выводы. Он имел славянскую фамилию, но странного в этом ничего не было, так как из Вены в наш полк поступило много таких людей. Слама отличала усидчивость и основательность, что гармонировало с его лысиной и небольшими усиками. Он был человеком тихим, с мягкими чертами лица и хрупким телом, что никак не соответствовало прототипу настоящего грозного гауптфельдфебеля. Райх его очень ценил, так как за все время пребывания на этом посту он не допустил ни одной ошибки.

Я рассказал Сламу только о поврежденной картине, но он не замедлил воспользоваться случаем и на следующий день упросил меня поехать вместе с ним осмотреть музей. Верхом скакать он не умел и поэтому отправился в путь на своей бричке. Слам изучил картины, поцокал языком с видом знатока, но ничего не тронул. По его словам, полотна нуждались в серьезной реставрации, в которой он понимал толк, а у него не было под рукой необходимых средств.