«К. И. Чуковский накинулся на Америку, обвиняя её “в упадке лит. вкуса” <…> Из-за дерев леса не видит. Америка — богатейшая страна. “Догнать и перегнать её — наша задача”. Если Америка будет лет 10 стоять на одном месте и поджидать догоняющих и перегоняющих! <…> Надо изучать страны, с коими желаем жить в мире. В Америке полная свобода печати. Пиши, что и как хочешь, и, если ты можешь добиться до читателя, торжествуй. <…> Это страна добрых людей, культурных и совершенно не склонных к жестокости или варварскому насилию над мнением, вкусом или даже инквизиционно (“за футуризм надо сечь!”) склонных лишать свободы или, даже! жизни. <…> Корней Чуковский, старчески ища успеха для своего выступления <…> односторонне подошёл к Америке, её литературе, преувеличивая и стараясь мало осведомлённой аудитории пустить шерсть (Wool) в глаза, как говорят по-английски».
Маруся добавляет: «И жизнь, она отсеет то, что ценно, и вам не надо плакать о нас, американцах».
Дальше — больше. 27 июня 1963-го: «Нам от нашей Родины, которую мы любим и для которой всю жизнь трудились и трудимся (бескорыстно), — ничего не нужно. На имени Бурлюка в СССР поставили ныне крест — “забыть”, “уничтожить самое имя”. Это “суд истории”. Мы бессильны защищаться». 11 октября 1963-го: «Россия отстала, Россия в живописи и литературе вся под пятой старых, провинциальных, отсталых вкусов, отворачиваясь от жизни Запада. Без “Запада” жить нельзя. Изоляция вредна и экономически, и эстетически. Володя Маяковский боролся с этим и погиб в неравной схватке со вкусами толпы».
И вот определяющее: «…я американец, “уроженец России”».
Глава тридцать вторая. «Великолепная старость»
Глава тридцать вторая. «Великолепная старость»
Когда Давид Бурлюк окончательно утвердился в мысли о том, что в Советском Союзе он уже никому не нужен, ситуация вдруг волшебным образом изменилась. В СССР произошли перемены — от власти был отстранён Никита Хрущёв, с подачи которого были начаты гонения на художников «не тех направлений». Одновременно с этим США начали активное участие во Вьетнамской войне, и советские власти, разумеется, были заинтересованы в усилении там антивоенных выступлений. Тут-то они и вспомнили о Бурлюке, чья антивоенная позиция была давно известна. Отношение сотрудников советского посольства к нему изменилось, словно по мановению волшебной палочки. Теперь уже не Бурлюки просили, а сами чиновники активно зазывали их поехать в СССР. Бурлюки же отнекивались, ссылаясь на плохое здоровье. Это было правдой — они даже не поехали зимой 1964/65 года во Флориду.