«По прибытии в Смоленск император велел навести справки, не осталось ли здесь какого-нибудь легко раненного офицера или какого-нибудь более или менее видного человека из русских, – пишет Коленкур. – Нашли только одного русского офицера, который прибыл сюда, кажется, в качестве парламентера и был по некоторым соображениям задержан здесь[173]. Император принял его и после нескольких незначительных замечаний спросил, не состоится ли сражение. Он добавил, что после этого… легко будет заключить мир – подобно двум дуэлянтам, которые примиряются после поединка… Затем император сказал, что он отправит его обратно с тем условием, чтобы он передал императору Александру, что… он хочет мира».

Слова Наполеона, который, потрясенный увиденным в Смоленске, произнес, что «русская кампания двенадцатого года закончена», как выяснилось, были сказаны в минуту душевного волнения. События диктовали иное. Во-первых, оставаться в Смоленске не было никакой возможности; а во-вторых, русские по-прежнему уклонялись как от генерального сражения, так и от мира…

Между тем война приобретала поистине всенародный характер. Крестьяне и горожане той местности, куда входил неприятель, покидали родные места и, вооружаясь, пытались сопротивляться – когда организованно, когда поодиночке, сами по себе.

«…Война народная час от часу является в новом блеске, – вспоминал участник событий, полковник русской армии Федор Глинка. – Кажется, что сгорающие села возжигают огонь мщения в жителях. Тысячи поселян, укрываясь в леса и превратив серп и косу в оборонительные оружия, без искусства, одним мужеством отражают злодеев. Даже женщины сражаются!.. …Перевязывали многих раненых. Один 14-летний мальчик, имевший насквозь простреленную ногу, шел пешком и не жаловался. Перевязку вытерпел он с большим мужеством. Две молодые крестьянские девки ранены были в руки. Одна бросилась на помощь к деду своему, другая убила древесным суком француза, поранившего ее мать. Многие имели простреленные шапки, полы и лапти. Вот почтенные поселяне войны!..»