Этот вопрос Франк задает, глядя мне в глаза. Улыбаюсь и пожимаю плечами, мол, не знаю. Он продолжает:

– В «Плейбое» я отвечал за интервью, они тогда пользовались большой популярностью. И вот почему. Именно тогда я узнал это золотое правило – интервью нужно проводить в три дня: в первый день интервьюируемый всё врет, во второй из него кое-что можно вытянуть, ну а на третий день он настолько устает, что выкладывает всё начистоту. Так что все наши интервью проводились тогда в течение трех дней…

Я смотрю на Франка, пытаясь понять, что эта фраза значит, и мысленно загибаю пальцы: если брать в расчет нашу с ним встречу в Шлезвиг-Гольштейне, то мы уже общаемся три дня. Если первая встреча не в счет, то он, выходит, пока не готов выкладывать всё начистоту? А значит, вопросы про его детство, которые мне наиболее интересны для того, чтобы разобраться в метафизической войне, что длится десятилетия между отцом и сыном, я смогу задавать не раньше завтрашнего дня. Глупость какая… Он это серьезно?

Студенты покидают зал суда, рассыпаясь в благодарностях. Кое-то подходит, чтобы пожать Франку руку. Лысый очкарик с платком, зажатым в руке, крутится возле Никласа, задавая какие-то короткие уточняющие вопросы. В итоге они вежливо прощаются друг с другом, но лысый Франку руки не подает – видно, этим он обозначает свое несогласие с позицией сына генерал-губернатора Польши.

– Я устал. – Никлас проходит через зал и, замерев на долю секунды, подходит к скамье подсудимых. Он присаживается не на то место, где сидел отец, а рядом.

– Не жарко? – спрашиваю его. – Могу подержать ваш плащ.

– Мне холодно. Тут трупный холод, неужели не чувствуешь? – обессилено отвечает Никлас. – Им так и веет от моего соседа слева…

Я не чувствую никакого холода.

И кроме Никласа на скамье никого нет.

– Итак, вы сейчас на той же самой скамье подсудимых, где сидел ваш отец, – говорю я. – Как думаете, что он чувствовал, находясь здесь, в этом зале?

– Мы тогда часто ходили в кино, перед фильмом обычно показывали новости – «Вохеншау» – еженедельное обозрение, где среди прочего транслировали кадры с Нюрнбергского процесса. Как это ни смешно, но моя мать очень гордилась тем, что отец сидит в первом, а не во втором ряду. Среди главных военных преступников. Гордилась тем, что и здесь он был одной из самых важных фигур. В 50-х (мать умерла в 59-м) мы подарили ей телевизор. Тогда часто показывали документальные фильмы о суде. Обычно, когда показывали скамью подсудимых, показывали первый ряд, начиная с Геринга, потом камера переходила на Гесса, Риббентропа, а затем уже появлялся наш отец. И вся семья Франк перед телевизором буквально следовала за камерой и разочарованно вздыхала, если его вдруг не показывали.