— Вы хотите забрать его?

— Разумеется, — ответил Кромов. — Необходимо провести экспертизы…

— Отдать я не могу, — категорично заявила Тишкина. — Мне же потом отчитываться.

Кромов удивленно свел брови.

— А как же! — отвечая на немой вопрос, пояснила Клавдия Никитична. — Перед главком, перед райкомом профсоюза, перед людьми, наконец…

Молча оформив под недоуменными взглядами профсоюзной деятельницы протокол добровольной выдачи, Кромов подал его, а когда, хоть и с неохотой, но протокол был подписан, забрал из застывших пальцев Клавдии Никитичны письмо.

Содержание творения неизвестного автора не вызвало у Кромова никаких эмоций. Оно было коротким, изобиловало приевшимися выражениями, суть которых сводилась к сакраментальному: «директор завел любовь с плановичкой…» Автор не излагал никаких просьб, не высказывал своих пожеланий, а просто доводил факты до сведения. Лишь одна деталь согрела сердце оперуполномоченного — письмо печатали на машинке с отсутствующей литерой «Й». Везде, где она попадалась, вместо «Й» стояла буква «И». Закончив чтение, Кромов спросил:

— Ну, и что показала проверка?

Клавдия Никитична сокрушенно вздохнула:

— Мозжейкина все отрицает.

— С директором тоже беседовали?

— Конечно, — дернула плечом Тишкина. — Мы даже хотели собрать их всех вместе и поговорить.

— Всех — это кого?

— Директора, Людмилу Васильевну, ее мужа, — стала перечислять Тишкина, потом махнула рукой: — Не согласились они, не захотели…

— Очную ставку решили провести? — вроде бы улыбнулся Кромов.

Клавдия Никитична уловила саркастические интонации его голоса, поправила на дряблой шее платок, гордо ответила:

— Почему — очную ставку? Хотели совместными усилиями найти истину!

— А так ли она важна в этом случае? Дело-то сугубо личное, — проговорил Кромов и почувствовал, что сфальшивил, поскольку сам занимался этим «сугубо личным делом».

Лицо председателя профкома покраснело от негодования:

— Личное?! Ну уж нет! На работе личных дел не бывает! Их просто не должно быть! Здесь производство.