— Телефон в отделе один, вот этот, — женщина положила ладонь на трубку. — К нему еще два аппарата запараллелено, но чаще отвечаю я… Андрея Борисовича спрашивала какая-то женщина, голосок этакий мягкий, воркующий… Приглашу его, он возьмет трубку, молчит, потом побледнеет и прекращает разговор… Пыталась несколько раз выяснить у него, в чем дело, что с ним происходит, он лишь слабо улыбался и говорил, что все нормально…

— Спа-сибо… — улыбнулся Кромов, хотя улыбаться ему совсем не хотелось.

— Я вам не нужна?.. Если нет, пойду в машинный зал, займусь делами, а вы здесь с Токаченко побеседуете. Устраивает?

— Вполне.

Токаченко явился почти сразу. Сначала в приоткрывшуюся дверь просунулось прореженное темя, потом опушенное бородкой лицо.

— Добрый день, — бойко сказал он и, получив приглашение войти, вошел так же энергично, как и поздоровался: — Игорь…

На вид Токаченко было не больше двадцати пяти, но рано облысевшая голова свидетельствовала, что в свои годы он уже успел соприкоснуться с мудростью. Он опустился на стул, закинул на колено ногу в потрепанной кроссовке, выжидательно взглянул на оперуполномоченного чуточку поверх очков в золотистой оправе.

Кромов спокойно произнес:

— Скажите, Игорь… Мозжейкина вы…

— Жуткая история! — хлопнув себя по колену, воскликнул Токаченко. — Я уже совсем было ушел, но тут вспомнил, что забыл в ящике стола распечатку.

Он осекся, испытующе покосился на невозмутимое лицо оперативника, смущенно пощипал бородку и, видимо, решив, что тот ничего не понял, продолжил:

— Возвращаюсь… Открыл дверь, ключ мы прячем в потайном месте, в ящике с пожарным брандспойтом, только свои знают. В залах уже сумрачно, слышу… — Токаченко передергивает хрупкими плечами, словно вязаный пуловер совершенно не греет его. — Слышу, загремело что-то… Замер я сначала, испугался, если уж быть откровенным. Черт его знает, может, какие хмыри за спиртом залезли. Года два назад у нас такая хохма была. Сотрудница наша, Маринка, приходит утром, а из-за машины ноги торчат. Лежит кто-то. Она бегом на улицу, прохожего упросила, тот зашел с ней. Сказалось, это наш бывший лаборант забрался ночью, да сил не рассчитал, отрубился от спиртяшки…

— Значит, вы услышали грохот и замерли? — подсказал Кромов.

— Ну! — порывисто сменил ногу Токаченко и теперь уже болтал не левой, а правой кроссовкой. — Потом туда! Гляжу, Андрей Борисович висит… Голова набок, язык высунут, хрипит… Жуткое зрелище!.. Я его под колени подхватил, а сам лазами по сторонам шарю… Тяжелый он, благо кто-то из дамочек бритву опасную на столике оставил, они у нас приспособились этими ятаганами выдачу резать. Дотянулся, взял, кое-как веревку перерезал… К телефону бросился и в «Скорую» звонить… Приехали, увезли… Я домой пошел… Все вроде…