Он видел, что Пушкареву резануло упоминание о ее «должности», но даже в душе не посочувствовал ей, поскольку намеренно называл вещи своими именами. Напротив, Кромов даже уточнил:

— Правильно я понял?

— Да, — шевельнула губами Пушкарева.

— Пойдем дальше… Неизвестный звонит вам и угрожает рассказать мужу о ваших отношениях с директором. Так?

— Так.

— И этот неизвестный требует, чтобы вы звонили Мозжейкину и сообщали о том, что его жена якобы выполняет ваши функции… Так?

— Да… так.

— Он же заставил вас написать письма.

Пушкарева вспыхнула:

— Не писала я никаких писем!

— Ну, и слава богу, — покорно согласился Кромов.

— Поверьте, я не хотела, меня заставили! Меня шантажировали! — порывисто восклицает Татьяна Эдуардовна.

— Разве от этого кому-нибудь легче? — проронил оперуполномоченный. — Людмиле Васильевне легче? Или ее мужу, которого чудом спасли, вытащив из петли?

Пушкарева побледнела, стала медленно заваливаться набок. Кромов успел подхватить ее, прежде чем она упала на пол, прислонил к спинке кресла. После этого пошел за водой.

Когда первые капли коснулись лица Пушкаревой, она открыла потемневшие глаза:

— Он хотел повеситься? Из-за моих разговоров?..

— Он повесился. Только счастливый случай помог избежать гибели. Вернулся один из сотрудников и снял его, — не желая щадить чувств Пушкаревой, сказал оперуполномоченный.

Она схватила его за руку, запричитала:

— Я не хотела, не хотела!.. Господи, что же теперь будет?! Меня в тюрьму посадят, да?! Посадят?! Почему вы молчите?! Говорите, посадят?

Кромов высвободил руку из ее холодных пальцев, твердо произнес: