Кромов остановился перед обитой черным дерматином дверью, из-за которой доносилась томная и ностальгическая мелодия. Жена как-то попросила его купить пластинку с этой песней, но… Жену оперуполномоченный любил и любил делать ей приятное, однако, представив, что появляясь поздно вечером с работы, он будет слышать тоскливо-задушевные проигрыши аккордеона и чувственные придыхания певцов, вспоминающих о прошедшей любви, решил от покупки воздержаться, прошел мимо отдела, где вовсю торговали занесенной на черные диски грустью.

«…Лето нам тепло дарило… Чайка над водой парила…» — звучало в квартире Пушкаревой.

Кромов держал кнопку звонка утопленной до тех пор, пока песня не оборвалась на фразе: «Но куда ушло все это?..» и не послышались легкие шаги.

— Кто там?

Кромов привычно ответил:

— Уголовный розыск.

За дверью замешкались. Потом замок судорожно щелкнул, и оперуполномоченному представилась возможность лицезреть хорошенькое личико миниатюрной женщины, которая на любительском фото в кабинете отдела кадров фабрики, выглядела не столь эффектно. Сейчас на ней были не шерстяные спортивные брюки, а хлопчатобумажные «бананы» со множеством карманов и свободный, открывающий шею и высокую грудь полупрозрачный блузон.

— Уголовный розыск? — ее умело подкрашенные глаза широко распахнулись, обозначая искреннее удивление. — Вы не ошиблись квартирой?

Слушая, Кромов невольно вспомнил фразу Токаченко: «Голосок этакий миленький, за душу берущий… мур-мур-мур…», а вспомнив, решительно шагнул в прихожую:

— Нет, не ошибся.

Хозяйка была вынуждена боязливо отступить. Кромов уперся в нее взглядом, скрипуче осведомился:

— Пушкарева Татьяна Эдуардовна?

Его суровый вид произвел должное впечатление. Сглотнув слюну, женщина нерешительно кивнула:

— Да… Я не понимаю…

— Почему не работаете? — тем же тоном спросил Кромов, делая движение, как будто что-то читает в своем блокноте.

— Место подыскиваю… Уволилась-то не очень давно… — пролепетала Пушкарева, потом собралась с духом: — Может, объясните, в чем дело?

— Это вы должны мне объяснить, чем вам не угодили директор фабрики и начальник планового отдела той же фабрики «Художественная роспись», — глядя прямо в глаза женщине, сурово проговорил Кромов и, по панически сузившимся зрачкам, по побелевшим скулам, понял — попал в самую точку.

Пушкарева не могла выдавить ни слова.

— Давайте присядем куда-нибудь, — ровным, немного утомленным голосом предложил Кромов. Он сознательно пошел на риск, мог и ошибиться, тогда… Однако он оказался прав, и теперь не видел смысла, да и не имел желания быть жестким и непоколебимым.