Вытряхнул и себе, зажег обе сигареты своей зажигалкой.

– Американец… – заметил Билл с тонкой улыбкой, выдыхая через нос. – Благослови вас бог. Знаешь, Джонни, я однажды слышал тебя с группой Паука Симпсона в Вене. Лето 37-го?

– Мимо. Той осенью только начал выступать с ансамблем Паука, когда они вернулись из Европы. Сам в Австрию попал только в следующем году. Конец осени, 1938-й.

– Тогда, выходит, в Штатах. Ты как-то изменился.

– Больше не крашу волосы в черный. Что ты делал в Вене?

– Изучал психоанализ и лечил трипак.

С внезапной ясностью вернулись мои три дня и ночи в Вене. Похожие на торты здания, сосиски, пиво. Нацисты в коричневых рубашках и сапогах. Развешенные повсюду жирные красные свастики. Маленькая пухлая шлюха ненамного старше меня. Два бешеных фрица в «Винер Ратхаускеллер», где пьяные горлопаны заглушали даже нашу шумную группу. Всепроникающий страх. Угроза, рыскающая под Gemütlichkiet[193]. Последняя остановка в европейском турне.

Я разговорил Берроуза о его времени в Вене, когда он жил над турецкой баней и женился на еврейке, чтобы помочь ей сбежать в Соединенные Штаты сразу перед аншлюсом. Как детектив я поднаторел в искусстве вытягивать из подозреваемого информацию, при этом не раскрываясь сам. Пока я размазывал по круассану масло и джем, Билл выложил мне практически всю свою жизнь. Рассказал о привилегированном детстве в Сент-Луисе, обожающей матери и молчаливом отце, который привил неувядающую любовь к оружию. В средней школе Берроуз собирал бомбы. Одна взорвалась у него в руках, отправив на полгода в больницу. Может, так он и остался без половины пальца. Он рассказывал, как учился в Гарварде, где завел себе ручного хорька и револьвер 32-го калибра. Тот еще персонаж. Однажды чуть не выстрелил однокласснику в живот, но в итоге проделал большую дырку в стене общежития.

Только стало интересно, как Билл перешел в атаку и спросил:

– Что поделываешь в Париже, Джонни? Планируешь большое возвращение?

Я решил застать его врасплох.

– Вообще-то я гоняюсь за дьяволом.

– А кто не гоняется? – Берроуз затушил сигарету и отпил кофе. Меня разозлила его невозмутимость.

– Ты не понял. Не в том смысле, как какой-нибудь книжный червь вроде тебя. У меня все по-настоящему.

Берроуз не изменил выражения лица. То, что ему интересно, я понял только по языку тела.

– Помню, как читал слухи в одном таблоиде. – Он слегка придвинулся, как падальщик в поисках стервятины. – Ты вроде был замешан в каком-то вуду. Черной магии. Очень интригующе. Вот Фрэнк Синатра если за кем-то и гонялся, то только за юбками.