XVIII глава

Шелдон водить никогда не учился, но в ту ночь словно переродился. Будто за один вечер пересмотрел все фильмы о гонках, машинах и авариях, чтобы знать, что к чему. Но как водить по-человечески так и не понял.

Лэмб не чувствовал габаритов машины, не мог правильно обогнуть кочку и заезжал на траву. Хватался не за то и иногда забывал нажимать на педаль. Машина дергалась, останавливалась, когда нарывалась на яму или бестолковость водителя, а потом стартовала резко. Пассажиры вдавливались в сиденья и жмурились от боли в затылке, но молчали. Чувствовали, что будь они в другой ситуации, Шелдон бы смог взять себя в руки.

Лес, казалось, посмеивался. Он заснул и забрал в сон все звуки, спрятал время и свет. Можно быть в пути сколько угодно, а дорога не кончится. Лес темнел, становился гуще и страшнее, напитывал воздух ядом. Все окна были открыты и отравленный ветер не встречал препятствий.

Шелдон дышал часто, рвано, кажется, пьянел и медленно сходил с ума. Если в начале пути прежняя безмятежность лишь немного всколыхнулась беспокойством, то затем, с каждой минутой, все сильнее Шелдон менялся, терял себя прежнего. Дрогнули губы, медленно поднимали кончики до тех пор, пока улыбаться ни стало больно. Улыбка на лице Шелдона захрясла, чудаковатая, неестественная и больше похожая на оскал. Белоснежные зубы, на удивление, не испортившиеся за месяцы жизни в доме Уайтхеда, зловеще блестели за покрасневшими обкусанными губами. Затем тронулись пальцы, вцепились в руль до побелевших костяшек. И только глаза держались дольше всех. Шелдон сдерживался, искал впереди точку, на которой мог сосредоточиться, но видеть тьму, и огонь страха, животного страха, все же подобрался к нему. Лэмб переменился и уже с трудом понимал, что происходило, и просто ехал.

Дорога в лесу пустая, темная и тихая, мертвая. Деревья кронами достигали беззвездного неба и были едва различимы. Вокруг только мрак. Воздух липкий, холодный. Застывшие в нем капли дождя и льдинки царапали.

Страх подчинял. Джим вздрагивал каждый раз, когда ветер касался его и жмурился. Сил не осталось. Удивительно, что он вообще дошел до места встречи в сырость. Лиза стеклянным взглядом пыталась разогнать тьму, но не видела ничего. Она застыла, замолчала и впала в сон наяву. Сабрина словно таяла, становилась все тоньше и дышала все реже. Ее, казалось, вовсе и не было.

Еще какое-то время все всматривались в темноту. Искали, надеялись. Но с каждым порывом ветра, отрезавшим от измученных очередной кусок, веры оставалось все меньше. Сколько бы ни пытались они успокоиться и принять происходящее как волшебное воскрешение, как священный ритуал, доступный только избранным, всем казалось, что таинство, прежде представлявшееся блаженством, обращалось кошмаром. Мир мрачнел, а они медленно откатывались к ясности, болезненной и пугающей.