Джим задрожал, потер глаза трясущимися руками, закашлялся. Его лихорадило от переживаний и холода. Суставы нарывало, голова раскалывалась. Но слова так и рвались из него.

— Кто мы вообще такие? Кто такой Джексон? Кем мы были? У нас есть семьи? Друзья? Что мы успели сделать в том мире? Что мы смогли, прежде чем уйти? О нас помнить будут? Хоть кто-то посмотрит на наши пустые места в аудитории и спросит, куда мы делись? Кто-то будет нас искать? Кто-то позвонит в полицию, назовет наши данные? — захлебывался словами Джим. — Где счастье, Луис? Скажи, Луис, где оно? В могиле? Там нас вспомнят? Мы только там нужны будем?

— Джим, это необходимость, — вымолвил Луис с трудом.

— Необходимость? Быть никем?

— Разве не в этом смысл? — прошептала Грейс и посмотрела на Джима. — Исчезнуть прежними и явиться новыми. Так говорил Джексон.

Джим, казалось, не дышал. Смотрел бесцветными глазами в сторону и глотал слюну. Во тьме, казалось, она видела Джима, бледного, страшного, измученного и обезумевшего. Страх крал у него последнее человеческое.

— Грейс, ты просто устала, — прошептал Джим. — Мы все устали. И тогда устали больше всех. Ты просто не помнишь!

— Я помню все, Джим. Скажи, в чем, по-твоему, смысл? — спросила она снова.

Джим дрожал. Кусал губу. На бледности ее ярко выделялась капля крови. Она сорвалась, потекла по подбородку и вырисовала ровную линию.

— Грейс, я не понимаю, что мы делаем. Мы, понимаешь? — прошептал Джим. — Мы же сказали, что отбросим привычные ценности и понятия и придумаем свои. Но что мы сделали? Что? Мы увидели обыденное зло в чертовом Уайтхеде и избавились от него! Мы видим правильность в том же, что и другие! Мы хотим быть счастливыми, но что для нас счастье? Мы же не знаем! И в чем тогда смысл, Грейс? За что мы боремся?

— За правду, Джим, — прошептал Луис. — За правду, которую не могли найти нигде больше.

— А это такое? — прошипел Джим. — Мы разве не принимаем за нее то же, что и другие? Мы разве не отражаем уже отраженное? Зачем тогда страдать? Можно также жить, ни о чем не думая, как и все! Как и те, за кого уже настрадались!

Луис оборвал мысли. Сглотнул комок горечи и посмотрел на Джима.

— Мы должны быть сильными, — промолвил Луис. — Если те, кто отдавал жизнь за свою веру, тогда отступили, не было бы ничего, Джим. Не было бы равноправия, не было бы государств, не было бы той жизни, которую мы отрицаем. Да, может, она и не совсем правильна, но это лучше, чем абсолютный хаос.

— Мир как был хаосом, так и остался. Если бы все было хорошо, зачем тогда Джексон бы сказал нам делать то, что приказал? Что сейчас упорядоченного в этом лесу? Здесь ничего нет. Считай, мы все для себя уничтожили, чтобы не пытаться понять мир вокруг нас. А он ведь такой же. Он не изменится!